— Здравствуй, — сказал он, протягивая мне руку.
Его пожатие было энергичным и крепким. И вообще, он перестал быть похожим на то полупрозрачное существо, которое я два раза принял за ангела. Теперь Каарел выглядел как фотомодель. Девицы оглядывались на него, рискуя свернуть себе шею. Мне стало грустно. Да, конечно, Каарел обрёл здоровье… Но что-то, несомненно, потерял. И он понимал это: где-то глубоко на дне его светло-серых глаз таились растерянность и тоска.
Мы с Тийной схватились за Каарела как два утопающих. Он взял нас на буксир и повёл к лавочкам.
— Ну, как ты живёшь, Илько? — спросил он по дороге.
— А мы улетаем, — сказал он, выслушав мой краткий отчёт.
— Куда?!
— В Эстонию. Завтра у нас самолёт.
Я так и сел, и хорошо ещё — не мимо лавки.
— Скажите, что вы пошутили, а? — жалобно проговорил я.
— Какие шутки! — ответил Каарел. — Мы больше не можем оставаться здесь. Мы должны вернуться домой. Тийне надо учиться, да к тому же…
— В Каарела влюбился наш хореографический кружок, — наябедничала Тийна. — В полном составе. Дорогой братец имел неосторожность танцевать при девчонках.
— Я не виноват! — воскликнул Эстонец.
— Но танцевать я больше не буду, — сказал он следом. — Я лучше поеду искать Сетумаа.
— Но ты же знаешь, что от Сетумаа ничего не осталось, — осторожно произнесла Тийна. — Это же пограничная территория, там теперь сплошной асфальт и военные лагеря, и с той и с этой стороны границы…
— Я не верю, что не осталось ничего, — тихо промолвил Каарел.
Глава 20. Занавес опускается
Так они и улетели от меня. Первое время мы перезванивались, а потом в мире снова создалась напряжённая обстановка, и многие страны объявили друг другу бойкот. И наши с Каарелом и Тийной тоже.
Я долго не оставлял попыток достучаться до них, но на экране высвечивалось одно и то же: «доступ закрыт». И даже Васин батюшка не мог с этим ничего поделать.
Настала зима. Программы Новостей становились всё страшнее. Меня начали мучить дурные предчувствия. И однажды они загнали меня в ближайшую церковь.
Я взял самую большую свечку и стал думать, куда бы её поставить. Подсвечников было много, и я подумал, что в следующий раз нужно будет вместо одной большой взять много маленьких свечек.
Наконец я решил поставить свою свечку на подсвечник, который стоял посреди храма. Укрепив свечу, я отошёл к стене, чтобы меня не было видно, и решил помолиться.
«Господи! — мысленно произнёс я. — Вот я пришёл… к Тебе…»
Что говорить дальше я не знал. То, что было у меня на сердце совершенно не походило на молитву.
