Я совсем запыхался от бега и от страха. Изложить ситуацию более внятно я не успел: ворота открылись.
За ними стоял квадроцикл, а на нём сидела Надежда.
— Быстро залезай! — велела она.
Я запрыгнул на сиденье, и машинка рванулась вперёд.
Квадроцикл скакал по ухабам, как чокнутая лошадь. Я вцепился в сиденье, пытаясь из него не вылететь. Машинка неслась по дороге во весь опор.
— Вон он! — крикнул я, увидев издалека светлую фигурку, скорчившуюся под сосной. — Стой! Стой! Ты куда?! Мы же его проехали!
— Тебе некогда! — не сбавляя скорости, крикнула в ответ Надежда. — Тебе срочно нужно домой!
— Но я даже не попрощался…
— Вам рано прощаться!
Мы вылетели на шоссе, и я зажмурился. Со всех сторон послышались визг тормозов и возмущённые гудки. Я приготовился к скорой смерти, но тут всё и кончилось.
Я открыл глаза. Оказалось, что мы перпендикулярно пересекли восьмиполосное шоссе и резко встали перед самым носом пассажирского лайнера, едва успевшего затормозить. Надежда велела мне слезать.
— Счастливого пути, — пожелала она, и я на трясущихся ногах безропотно полез в автобус.
В салоне пассажиры громко делились мнениями о нашем с Надеждой психическом здоровье.
— Вы что, из дурдома сбежали?! — заругалась при виде меня одна тётечка.
— Не-а, я не сбежал! — ответил я. — Меня выписали… Как безнадёжного.
Пассажиры ещё больше возмутились и больше не захотели со мной разговаривать, а я ни с того ни сего загрустил и всю дорогу проплакал, отвернувшись к окну.
Глава 19. Встреча и прощание
За два года наш огромный двор мало изменился. Разве что деревья чуть-чуть подросли. Впрочем, они всё равно оставались маленькими и чахлыми. Расти в окружении пятидесятиэтажных домов было делом неблагодарным: сколько ни расти, а до неба не достанешь.
Лифт мягко вознёс меня на мой тридцать первый этаж. Выйдя из лифта, я подошёл к двери квартиры и посмотрел в глазок. Сканер признал меня за своего и впустил без звонка. Я тихо вошёл, запер за собою дверь и огляделся.
Наша квартира никогда не отличалась порядком, но после той школы аккуратности, что преподал нам незабвенный Эстонец, беспорядок показался мне просто вопиющим. В прихожей, к тому же, стояли какие-то чемоданы, баулы и тюки, словно кто-то собирался переезжать. Из гостиной доносились голоса: папин, мамин и ещё чей-то, похоже, официальный.
— Итак, господа Арсеньевы, что заставило вас принять решение о разводе? Господин Арсеньев?
— Моя жена, — заговорил папа, — не может обеспечить мне детей достаточно высокого качества.
