Марина подняла бокал, с новым интересом – и сомнением – посмотрела на него:
– Ты искренне желаешь ей добра?
– Да как же можно иначе? – удивился он.
– Ты так любишь детей?
– Да как же их можно не любить? – снова удивился он. – Я давно мечтаю о ребенке, но Варвара, моя бывшая, не хотела детей, говорила, что еще рано, надо пожить для себя, а потом для детей. Впрочем, это уже другая история. Потанцуем?
Марина подала ему руку, и они присоединились к танцующим.
Танцевали, пили вино, потом снова танцевали, забыв о визите бывшего мужа. Максим больше молчал, боясь потерять возникшее ощущение близости. Поэтому когда Марина предложила заехать к ней на кофе, он только суеверно скрестил пальцы на руке. Предложение выпить кофе еще ничего не значило.
Однако интуиция не подвела. Неизвестно, что повлияло на Марину больше всего, схватка ли Максима с подвыпившей компанией мужа, беседы, его отношение к детям, но как-то само собой получилось, что они вдруг оказались в объятиях друг друга. И дочь Гольцова превратилась в покорную и страстную женщину, о которой Максим всегда мечтал.
Сладкая, нежная, дурманящая голову, теплая женская покорность. Покорность, заставляющая ощущать себя защитником и владыкой вселенной. Той вселенной, которую они представляли в данный момент…
Очнулись оба спустя много-много времени.
Побежали в душ. Закутались в махровые полотенца. Пили сваренный Мариной капуччино. Снова целовались.
– Где Стеша? – поинтересовался Максим, откровенно пьяный от переполнявших его чувств. – Почему не дома?
– Она у подруги. Я не знала, что ты так относишься к детям, иначе оставила бы ее здесь. Или ты подумал, что я завлекла тебя сюда специально?
– Конечно, – с серьезной миной кивнул Максим, – уверен. Ты меня соблазнила, беззащитного, и теперь как истинная леди должна выйти за меня замуж. Пойдешь?
Марина улыбнулась. Ей тоже было хорошо. И спокойно.
– Ты такой беззащитный, что палец в рот не клади. Хочется обнять и плакать. А замуж я не спешу. Уже есть опыт, отрицательный.
– Я серьезно. Выходи за меня.
Глаза Марины потемнели, с губ сбежала улыбка.
– Такими вещами не шутят.
– Я и не шучу.
Не сводя с Максима тревожных, вопрошающих, сомневающихся и одновременно полных веры и надежды глаз, она потянулась к нему…
Уснули они в начале пятого утра.
В половине восьмого Максима разбудил мобильник. Он с трудом нашел трубку:
– Слушаю.
– Майор, собирайся в Жуковский, – послышался голос полковника Пищелко. – В понедельник твоя группа должна быть там.
