Хаген решает помочь ему. Он оборачивается и видит, как пулеметная очередь кромсает грудь старшего стрелка Шукмана. Тот машинально поднимает руку, словно хочет закрыться ею от пуль. Ладонь разрывает в клочья. Растопыренные пальцы вместе со сгустками крови падают в одну сторону, а тело Шукмана, в агонии дергающее культей руки, в другую.
Отто даже не успевает замедлить свой бег. Он закрывает глаза, и в следующую долю секунды его взгляд цепляется за пятнистую броню «панцера» как за единственное спасение. Бежать, бежать вперед…
Со стороны захваченных русскими позиций работают несколько пулеметов. Когда атакующая линия «панцеров» приближается к врагу слишком близко, пулеметы русских начинают косить бегущих следом стрелков. Теперь спасительный щит брони уже не заслоняет от вражеских пуль.
Танки, не дожидаясь, вырываются вперед, а стрелки падают на землю, пытаясь укрыться от губительных очередей. Не все успевают это сделать. Особенно сильные потери во втором взводе. Подчиненные обер-лейтенанта Роске оказались ближе остальных к пулеметной точке. Кто-то упал замертво, кто-то бьется, хрипя и плюясь кровавой пеной. Особенно верещит один: в темной шинели он катается по земле, жуткими лентами разматывая и волоча свои выпавшие из живота скользкие внутренности.
Раненому пытаются помочь товарищи. Двое подползли к обезумевшему от боли. Он не соображает, что творится вокруг, вырывается из рук и даже брыкается, ударяя своих спасителей каблуками сапог. В этот момент его настигает пулеметная очередь. Несколько пуль дырявят его шинель насквозь. Одной из них, убившей страдальца, хватает силы, чтобы войти в голову одного из тех, кто пришел на помощь. Он перестает двигаться. Оставшийся в живых изо всех сил подталкивает своих убитых товарищей, будто кули с мукой. Он пытается создать что-то наподобие бруствера. Трупы друзей – это его единственная защита от вражеских пуль.
Вражеская оборона действует, как по учебнику. Они пропускают танки, обрушивая всю огневую мощь своего стрелкового оружия на пехоту, отсекая стрелков от «панцеров» и заставляя их залечь.
Второй взвод очутился слишком близко от русских. Теперь, лишившись танкового заслона, они беззащитны. Командир взвода, обер-лейтенант Роске, истошно кричит. Даже в грохоте взрывов и беспорядочной трескотне винтовочной и пулеметной стрельбы его жесткий, оловянный голос хорошо слышен:
– Вперед! Вперед! В атаку, мать вашу!
Он пытается поднять своих подчиненных. Но никто даже головы не может поднять. И это понятно: приподняться хотя бы на сантиметр – все равно, что покончить с собой. Вот еще одного из солдат настигают рыскающие низко-низко над землей пули. Он вскрикивает, и его тут же разворачивает на бок. Тут же, одна за другой, две пули всаживаются в уже мертвое тело солдата. Остальные от этого начинают орудовать лопатками еще быстрее. У кого-то их нет, и они, как безумные, ломая ногти, горстями выскребывают мерзлую землю.
