– Человека делает одежда, – говаривал Макс и умолкал, искоса поглядывая на меня. – Голые люди имеют крайне малое влияние в обществе, а то и совсем никакого.
– Марк Твен, – фыркала я. – Только это глупо.
– Не глупо, а правильно. – Макс задумчиво щурился. – А как тебе такое: «Если доброе имя станет твоим одеянием, то это платье прослужит тебе всю жизнь; если же одеяние станет тебе дороже доброго имени, то оно живо обтреплется».
– Первый раз слышу.
– Уильям Арнот. Проповедником был. Светлая голова.
– Хорошо сказано, Макс. Но, по-моему, это мина под нашу с вами работу. Мы же как раз «одеяния» и шьем.
– Золотая середина нужна, дружок. Вот что ты должна усвоить. Сколько бы мы ни убеждали себя в обратном, наш внешний облик приоткрывает и нашу внутреннюю сущность. Чтобы считаться хорошим человеком, совсем не обязательно расхаживать в костюме-тройке, но лично для меня важно, чтобы все – даже моя одежда – свидетельствовало, что я честный человек.
– Поэтому вы и шьете костюмы?
Макс расхохотался:
– Я шью костюмы, потому что мой отец их шил. А до него – мой дед. Что, по-твоему, означает «Уивер» по-голландски? Это все, что я умею делать. И раз уж я шью костюмы, они должны быть отменного качества. Самого высокого качества.
– Потому что вы честный человек.
– Надеюсь, что так, – с улыбкой пробормотал Макс. – Во всяком случае, я стараюсь.
Они, Макс и Елена, оба старались. Я их обожала. Мы никогда не говорили об этом, но, по сути, я стала для них дочерью. Ведь своих детей у них не было. Может, их ребенок покоился в датской земле, а может, они просто не могли иметь детей. Не знаю. Но меня они любили, в этом я нисколько не сомневалась и только радовалась, что у меня объявилась новая семья, которая принимала меня такой, какая я есть, – со всеми слабостями и недостатками. Тем более что в моей родной семье такого и в заводе никогда не было. Да и семьи-то, в сущности, тоже не было. Я жила почти сиротой: Бев умерла, а папа делал вид, будто и я тоже. Во всяком случае, мне так казалось.
– Мы больше не «швейная мастерская», – заявил Макс в тот день, когда мы с Еленой дошили десятое свадебное платье.
Он обвел взглядом помещение, некогда сугубо мужское: лоскуты тонких, прелестных тканей внезапными всплесками света цвели в каждом углу. Поплин, лен и костюмные ткани в полоску соседствовали с прозрачными материями, которые струились ручьями талого снега, собираясь в мерцающие озерца.
– Да перестань, – возразила Елена. – Как были швейной мастерской, так ею и останемся. – Она потянулась к мужу и примирительно чмокнула в морщинистую щеку.
