Дежурная вполголоса что-то быстро говорила в трубку. Наконец она закончила беседу и со смущенной улыбкой подошла ко мне.
– Он сейчас будет здесь.
– Он?
Дежурная не ответила, притворившись, будто углубилась в изучение каких-то бумаг.
Я вздохнула и присоединилась к Лили, разглядывающей разномастные украшения, висящие на елке. Пусть не думают, что я нервничаю. Но сердце мое трепыхалось как пойманная рыба.
Какое странное все-таки место. Запах дезинфекции и старости, но больничный дух растворяется в аромате хвои. И тишина, от которой мурашки по коже. И жутковатые звуки, иногда нарушающие ее.
Что, если отец парализован? Опутан проводами и подключен к аппаратам? Увидит меня и начнет клясть за то, что ни разу не навестила? Что, если… Нужны ли мне ответы? Бежать надо… Подхватить Лили – и к двери, пока еще больше не запутала и без того исковерканную жизнь…
На плечо легла чья-то рука. Поздно бежать.
– Рэйчел?
Я замерла. Это не папин голос…
– Дядя Купер? – прошептала я, оборачиваясь.
– Привет, милая.
Два слова – и из меня словно стержень вынули. Я вцепилась в него, припала, прижала к себе. Сколько же лет прошло? По-моему, я была еще девчонкой, когда мы виделись в последний раз. Совсем старик, морщинистый, седой. Но спина прямая, и, судя по всему, с головой у него полный порядок.
– Что ты здесь делаешь, дядя Купер? – Я отстранилась, вглядываясь в знакомое лицо. – Я думала, ты в Нью-Йорке живешь?
Он качнул головой.
– Когда ушел из фирмы, обнаружил, что город мне больше не подходит. А потом у твоего отца случился удар, и показалось вполне разумным, что два брата-холостяка будут доживать век под одной крышей.
Я разглядывала дядю. Никаких признаков, что ему необходим дом престарелых. На восемь лет старше отца, а выглядит для своего возраста замечательно.
– Почему здесь?
– Отсюда рукой подать до лучшего в здешних краях ракового центра.
– Рак?
– Лейкемия. Мне осталось полгода, так врачи говорят.
– О господи, дядя Купер…
– Милая, они мне уже пятый год это говорят. – Он подмигнул.
– Почему ты мне не позвонил? Не сказал, что уехал из Нью-Йорка… что у тебя рак…
Ну да, стену, разделившую нас, я возвела своими собственными руками. И все же…
– Когда я сюда вернулся, твой отец мне сразу сказал, что ты хочешь жить своим умом. Если, говорит, мы ее любим, то должны уважать ее желания. Должны отпустить ее. Логика, я бы сказал, странная. И, поверь мне, он чуть не помер, следуя им самим установленным законам. Но он всегда верил: придет день, и ты объявишься. – Дядя улыбнулся. – И вот ты здесь.
