— Здоровяк и дылда со шрамом. Дрались, как дьяволы. Они жили боем, у них это на лицах было написано. — он поёжился, — Библиотеку мою уничтожили. Книги я собирался много лет, а вернулся — ни одной не нашёл.
Люсиль сорвала и намотала на палец былинку:
— Англичане. — молвила она презрительно, словно это всё объясняло.
— Дикари. — Анри не сталкивался с англичанами ни до, ни после того несчастного дня, но нём говорила кровь поколений нормандцев, чьи амбары сжигали, детей убивали, а женщин увозили железноголовые лучники и латники, приходящие из-за моря. Для Анри и Люсиль англичане были племенем еретиков-протестантов. Недаром Господь в несказанной мудрости своей позаботился отселить их на бесплодный остров.
— Я часто вспоминаю этих стрелков. — стыдливо признался Анри.
— Они не смогли убить тебя. — Люсиль видела, насколько глубоко ранено самолюбие брата.
— Могли. Я кинулся по мелководью к их командиру. Он — притча во языцех, знаменитый воин. Я надеялся, что, убив его, искуплю позор. Или погибну сам. А он вызова не принял. Опустил палаш. Мог меня убить, но не убил.
— Значит, не выгорела в нём человечность?
— Мне кажется, что он просто мараться об меня не захотел. Шарп, так его зовут. Иногда мне снится, что он вернулся за мной, и я просыпаюсь в холодном поту. Нелепо, но он не идёт у меня из ума.
Анри принуждённо улыбнулся. Шарп стал личным демоном графа Лассана, его навязчивой идеей. Шарп уязвил в нём воина, и Люсиль дивилась тому, что человека, собиравшегося избрать священническую стезю, так ранила неудача на поле боя. Девушка попыталась утешить брата:
— Поражение имеет значение для солдата, а ты — не какой-то там солдат. Ты — лучше.
— Лучше? Наверно, правильнее сказать, мог бы быть лучше.
— Приняв сан?
— Да. Так я полагал все эти годы.
Долгие годы он ни о чём другом не помышлял. Он читал, учился, спорил с кюре из Аркашона. Вера его была крепка, и будущее определено. Мать он переупрямит, поместье продаст, купив взамен для родных домик рядом с аббатством в Кане. Так он думал много лет. Но пришёл майор Шарп.
— Не слышу уверенности в твоих словах. — осторожно произнесла Люсиль.
Анри уклонился от прямого ответа:
— Лассаны жили и умирали здесь восемь сотен лет.
Он умолк. Сейчас за спиной требующей продолжения рода матери ему чудилась длинная череда с упрёком взирающих на потомка предков. Но мадемуазель Пельмон? Анри вздрогнул и достал часы:
— Мама скоро встанет.
Они поднялись. Лассан оглядел холмы. Ни следа солдат в зелёных куртках среди вязов, буков и грабов, которыми густо поросла взбугренная земля. В шато тоже было тихо. Анри подобрал мушкет и повёл сестру домой.
