Обе женщины спускались по улице Фейянтинок.
— Да, ты должна вернуться домой, — сказала Олимпия. — Я тебя провожу. Не дело оставаться одной, особенно в твоем возрасте. А я вернусь в свое логово, в свою «роскошную лачугу», как выражается де Мериа. Там я и сдохну. Ждать уже недолго… Я, право, об этом не жалею, с меня хватит!
Олимпии захотелось понести Лизетту. Она держала ее так бережно, шептала такие нежные слова, так грустно вздыхала, целуя ее через пеленки, что Анжела растрогалась до глубины души. Она почувствовала искреннюю симпатию и доверие к несчастной и, рассказав ей о том, что прочитала в газете, объяснила, почему не хочет возвращаться домой. Девушка призналась в своих опасениях насчет отца. Олимпия была поражена.
— Какая беда! Так, значит, это сволочь Руссеран тебя…
Анжела разрыдалась.
— Ну, не плачь, не плачь! — утешала ее Олимпия. — И, главное, не стыдись меня. Мне все это хорошо знакомо, я сама через это прошла, бедная моя девочка!
— Как?
— Да, да! У меня тоже был ребенок от этой канальи. Хорошо, если его укокошили! Это спасет других.
— Ребенок! Бедная Олимпия! И он умер?
— Разумеется. — И она добавила каким-то странным тоном: — Разве дитя несчастья может выжить? Да, ребенок мой умер. В другой раз я тебе все расскажу. Увидишь, и моя жизнь была несладкой!
В словах Олимпии Анжелу особенно поразила глубокая уверенность в том, что дети, появившиеся на свет при таких обстоятельствах, не выживают, не могут выжить. Она поспешила взять малютку на руки, как будто прикосновение к этой пророчице могло навлечь на ребенка беду.
— Неужели моя Лизетта тоже умрет?
— А если и умрет? — спросила Олимпия. — Не лучше ли это будет и для нее, и для тебя? Умереть в таком возрасте — ведь это счастье для тех, кто заранее обречен на нужду и позор… Но не стоит говорить об этом, — продолжала она. — Глупо, что я расстраиваю тебя своими страхами. А все потому, что, думая о своем прошлом, я вижу перед собой твое будущее. Прости меня. Погружаясь в пучину отчаяния, я испытываю какое-то злорадное удовольствие. Знаешь, когда быть всегда веселой — твоя профессия…
— Ну?
— …тогда и в грусти находишь перемену, а значит, и какое-то облегчение…
— Сколько же вы, должно быть, пережили, если дошли до такого состояния!
— Да, немало!.. Но не надо думать об этом. К чему сыпать соль на свои раны? Взглянем на все трезво и займемся самым неотложным.
— Что же нам делать?
— Давай обсудим. Во-первых, ты надеялась скрыть от людей свою тайну; но она разгадана.
