Анжела могла защищаться только одной рукой. Она кричала, призывала на помощь Господа Бога. Но Бог был так же глух, как и жильцы дома, и преследование продолжалось. Охотник и его добыча то оказывались в луче лунного света, то вновь исчезали в темноте.
Наконец пьяница, отяжелевший от хмеля и сломленный усталостью, что-то промычал, повалился на пол и остался недвижим, словно безжизненная туша. Объятый мертвецким сном, он захрапел.
Вновь воцарилась темнота: луна исчезла со сцены, и небо скрылось за облачным занавесом.
Чуть светало, и газовые рожки еще мерцали в предутренних сумерках. Окна лавок, эти глаза улиц, были еще закрыты, и дома бульвара Монпарнас казались спящими. Время от времени раздавался звук, словно собака во сне лязгала зубами; это скрежетали по мостовой колеса тяжелой телеги. Затем мало-помалу все опять стихало.
Полускрытые туманом, на улице Рени показались метельщики. Закутав шеи старыми бумажными или шерстяными шарфами, низко нахлобучив фуражки, они медленно выстроились в ряд, и метлы мерно заплясали по асфальту.
Мужчины и женщины работали молча, двигаясь механически, словно китайские тени. Но вскоре шум открываемых ставень и луч света, упавший на тротуар, вызвали у всех вздох облегчения.
— Разрази меня гром! — воскликнул один, самый высокий из всей компании. — Я думал, что нынче эта ведьма вовсе не откроет свой кабачок. Проклятый ветрище! Пробирает до самых костей!
— Тем более, — заметил женский голос, — что, кроме кожи, они у вас ничем не покрыты, господин ученый!
Не отвечая, высокий человек положил метлу на плечо; остальные последовали его примеру, и все в полном составе ввалились к тетке Марион, добродушной старухе, восседавшей за своим прилавком сонно и величественно, как королева, в то время как ее земляк, Пиару, исполнявший роль первого министра, наливал по кружке сивухи скромным блюстителям чистоты.
Они сделали глоток-другой у оцинкованной стойки; желудки согрелись, и языки развязались. Можно было чуточку и поболтать. Это, право, неплохо — заморить червячка, когда работаешь, как лошадь! Сущее мученье в стужу быть на ногах, в то время как все божьи создания еще спят глубоким сном. Ну не собачья ли это жизнь! Если бы еще можно было заработать хотя бы на хлеб, на топливо, на пару башмаков! Как бы не так: тащись в опорках по грязи… Господи ты боже, и откуда только берется в этом чертовом Париже столько мусора? Разве его выметешь весь?
