— В мире материи не придумано слов для души. Попробуй рассказать о физической боли, уйму слов подберёшь, а для света всего одно — перерождение. Сыны Змея тоже молчат о просветлении. Для великого всегда недостаточно слов. Жизнь — башня, колодец, пещера, крепость… с непробиваемыми стенами: строите то, чего нет, отгораживаетесь от чего невозможно отгородиться.
Помню солнечный день и пикник у озера. Тридцать первое августа, мне семь лет. Яркие блики света на глади воды, в листве, в траве. Мир сияет. Произношу вслух: «Зло!». Мама с папой опешили, не зная, что ответить. Они видели вокруг цветущую природу, а я думала, что в этот самый момент, когда смотрю на блики, он проходит, приближая завтрашний день и школу. Мою очередную тюрьму. Детский сад — школа — университет — работа. Везде свои законы и правила, либо подчиняешься, либо жестоко наказывают и изгоняют. В жизни непременно наступает момент, когда осознаёшь, что родители не боги и не смогут уберечь от посторонних, будто выходишь под купол неба абсолютно беззащитной, а в небе нет никого — провидение ещё заслужить нужно. Маршировать в строю так и не научилась. Октябрьским утром по дороге на работу увидела детей, играющих во дворе. Карусель крутилась, дети хватались за поручни, боясь вылететь за край. Карусель — наша цивилизованная жизнь, избежать круга может или очень сильный, способный выжить в дикой природе, или святой. Дети не выдерживали и разжимали руки, падали, и кто-то плакал, а кто-то терпеливо ждал, когда ход замедлится, чтобы снова вскочить в круговерть. Один мальчик отошёл от карусели и сел на скамейку. Смотрел, как низкое осеннее солнце обводит тенями «глазки» сучков — солнечные точки в конце письма лета. Мальчик улыбнулся в ответ, и я решила, что отныне буду поступать так же: карусель никуда не денется, а вот тёплые деньки обернутся зимней стужей, глазом не успеешь моргнуть, не заметишь. Научилась жить ожиданием солнца, лета, свободы. Ожидание похоже на ветер: никто в точности не знает, где начинается и где заканчивается, как меняет направление. Мечта лучше реальности: никому не подвластна, не запереть в клетке, летит, куда хочет. Летом ждала следующего лета, потому что настоящее отцветало на глазах, разлагалось под ядовитой патиной тлена. Будто всю жизнь просидела на мосту над рекой времени, а безжалостная вода омывала босые ноги, растворяя кожу и кости едкой щёлочью нового дня. Большинство людей радуются цветению жизни, единицы из них знают правду: чем пышнее бутон, тем скорее завянет цветок, спелый плод загнивает и падает в землю, редкие бабочки не однодневки. Все, кого я люблю и кто любит меня, когда-нибудь оставят меня одну посреди бушующей зелени лета, и я не в силах этому помешать. Что может быть более жестоким? Постулаты «живи здесь и сейчас» и «красота в мимолётности» — обман. Нет никакого «здесь и сейчас»: миг короче вздоха и взгляда. А человек жив ожиданием, и если вокруг всё превращается в прах, то ожиданием чего — смерти? Вода будущего не знает пощады, и мы ищем спасения в прошлом, как повзрослевшие дети утешения в родительском доме. Людям не нужна правда, им нужна красота. Живут, считая себя бессмертными или богами. Распоряжаются моей судьбой, словно уполномочены кем-то сверху. Повзрослев, полюбила Ван Гога за картину «Прогулка заключённых». Что бы ни говорили критики и биографы о копии с гравюры Доре
