— Побольше твоего. — Я отсел от него в сторону и с опаской наблюдал за тем, как он выпрямляется.
— Ты ничего не знаешь. Ты щенок, — сплюнул он, ощупывая десны и зубы пальцем.
Странно, но меня почему-то не задел этот «щенок». Я не бросился снова в драку.
— Ну так расскажи. — Я тоже начал исследовать собственную челюсть. — Расскажи, как это — бросить своего сына и продолжать радоваться жизни. Расскажи мне, какой ты герой. Ты же думаешь, что ты герой? Супермен? Молодец?
— Пойдем в дом, — сказал папа, поднимаясь.
Мы вошли в дом. Он дал мне полотенце. Я умылся. Он тоже. Мы рассматривали друг друга. Но уже не как противники. А как люди, смотрящиеся в зеркало. Отец заварил кофе. В железной кружке. Мне сделалось тошно от того, как он это делал. Точно так же, как я. Так же прихватывал ее полотенцем за ручку и хватался за ухо, обжегши пальцы. Так же вначале пробовал свежесваренный кофе одной лишь верхней губой и закатывал глаза, чтобы оценить вкус. На этот раз мне действительно хотелось его убить, как свою дурную копию. Но при этом хотелось еще немного посмотреть на себя со стороны.
— Значит, тебе сейчас отчаянно плохо. Хуже, чем когда бы то ни было, — наконец сказал отец, бросая в кофе сахар.
— Откуда ты знаешь?
— Иначе бы ты не пришел.
— Откуда ты знаешь?
— Ты же мой сын. Я бы не пришел иначе.
Я молчал. Это было правдой. Мне хотелось спросить у него, думал ли он обо мне хоть иногда. А еще, почему ему было меня не надо. Почему он совсем не интересовался мной. Есть ли у него другие дети. Вместо этого я спросил:
— Ездишь на джипе, а кофе завариваешь в железной кружке? Все потратил на тачку, на турку уже не хватило?
— При моей работе джип — производственная необходимость. К кладбищам отвратительные дороги.
— Ты похоронный агент?
— Да. Ритуальные услуги.
— Ты любишь свою работу?
— По крайней мере, она дает кусок хлеба и лишает иллюзий.
— Например? От каких иллюзий избавился ты?
— От многих. Например, люди думают, что когда они рожают ребенка, то производят на свет существо, которое будет безусловно любить их всю жизнь. Это не так. — Папа пристально, не мигая, смотрел на меня. — На самом деле дети — это те, кто будут тебя ненавидеть до самой смерти. До самой твоей смерти. Ты ненавидишь меня?
— Да, — честно признался я.
— Что и требовалось доказать.
— Если бы ты был другим, я бы любил тебя.
— Каким бы я ни был, ты бы ненавидел меня так же, как сейчас. И точно так же чувствовал бы себя недолюбленным и обиженным. Все выставляют себя жертвами собственного детства. Все, даже те, ради кого родители расшибались в лепешку. Отвратительно.
