письма. И уснул.
В понедельник я смотрел в диаграммы Гантта и все еще пытался вспомнить те слова, которые вчера казались мне единственно верными и спасительными. Когда же они выветрились у меня из головы? В такси? В лифте? Почему я не записал их сразу? Мне казалось, что, пока я плыл вверх по Волге, вода сама подсказала мне волшебное заклинание, которым можно расколдовать кого угодно, даже Таньку. Хотя ее я и не собирался расколдовывать. Эти слова надо было написать Олесе. Но слова исчезли. Я пялился на ганттовские схемы и понимал, что сегодня это точно бессмысленно. Я не здесь. Соврал, что отравился, и вернулся в отель. Я вспомнил, что на последнем этаже моего отеля — бассейн. Я надеялся, что когда я снова погружусь в воду, то слова вернутся.
Я завис в воде, глядя на садящееся за горизонт солнце. Город с его крестами и полумесяцами лежал как на ладони. Над ним висел сливочно-желтый шар. Теплый. Настоящий.
В этот момент меня торкнуло! Я вспомнил!!! Я набросился на девчонку на ресепшен бассейна и срочно потребовал у нее карандаш и бумагу. Она посмотрела на меня с опаской, но выполнила просьбу. Все-таки это лучшая гостиница в городе.
Я положил бумагу на бортик бассейна, аккуратно опустился в воду, не забрызгав листок, и, продолжая удерживать солнце в поле зрения, начал писать. Я вспомнил идею, которая пришла мне в голову на Волге: Олесе надо написать так, как будто я по-настоящему ее люблю. И нисколько не сомневаюсь в этом. И в том, что мы должны быть вместе. Что мы нужны друг другу. Написать не так, будто я завишу от нее. Или вожделею. Или играю. Или самоутверждаюсь. Это было самое странное письмо в моей жизни.
Откуда я знал, как написать такое письмо? Все просто: я написал то, что хотел хотя бы однажды прочитать в письме к себе. Понятно, что мне-то такое письмо вряд ли кто напишет. Но я бы хотел, чтобы меня кто-нибудь так любил. Пожалуй, человеку, который смог бы полюбить меня так, я бы простил все. Не факт, что я бы смог полюбить в ответ. Но точно этот человек занял бы в моем сердце особое место.
Я хотел, чтобы меня любили немножечко как Бога. Не в том смысле, что уповали бы на меня и требовали чудес. Но ждали бы. Меня привлекает тот аспект любви к Богу, что ему доверяют, в него верят, его любят, даже когда он посылает страдания и причиняет боль. Это испытания. Даже когда он рушит все, в него верят и ему доверяются. В нем не сомневаются. Даже тут про него знают: на самом деле он хороший. Даже когда его не понимают, с ним остаются рядом. От него не отрекаются.
