Некоторое время сидели молча.
- Скоро ли ты отпустишь меня? - спросила она вдруг.
Филипп Павлович взглянул на нее с удивлением.
- Никогда! - ответил он сердито.
- Я сама уйду.
- Не уйдешь! В цепи закую.
Мотя не стала спорить. Вынула мясо из печки и хлеб, принялась молча есть. Филипп Павлович следил за ней и думал: "Ого! Меня стращать! Медведь ли боится зайцев?! Да я везде тебя найду. Со дна моря достану. Войско приведу. Всю мордву перестреляю, а тебя не выпущу. Не надейся".
А сказал:
- Если ты уйдешь, я умру. - И поставил ей кувшин с брагой. - Пей!
Мотя посмотрела на него и рассмеялась.
- Чего же ты смеешься? - спросил он.
- А ты чего умирать хочешь?! Живи! Вам ли не жить?!
- Без тебя умру. Полюбил тебя.
- Кто же нас пороть будет? Кто на нас губернатору жаловаться будет? Подумай об этом. Бедняга!
Сказала она это так задорно, что Рыхловский невольно задумался, почему она вернулась из своей прогулки такая веселая, а уезжала такая сердитая.
- Мотя! Ты - моя крепостная!.. Это верно: захочу - выпорю тебя, захочу - обласкаю. Как захочу, так и будет. - Девушка сидела и зевала, слушая речь хозяина. - Что же ты молчишь?..
- Спать хочу.
Рыхловский начинал сердиться:
- Когда же ты меня полюбишь?
- Когда отпустишь меня.
- Ты опять смеешься?
- Чего ради мне плакать? - сказал она. И задумчиво запела по-мордовски:
"Егорынькань цератьне - чить алашань салытьне, ведь утомонь грабитьне..."*
_______________
* Егоровы сыновья днем крадут лошадей, а по ночам грабят клети.
- Ты что же, как деревянная? Ты моя раба. Я твой господин. Поняла? сказал он, наливая себе кружку браги.
- Чей лес, того и пень... - улыбнулась Мотя, тоже наливая брагу. Белая, нежная рука ее обнажилась из-под рукава.
Филипп Павлович, бледный, с перекошенным лицом, вскочил и снял со стены плеть. Мотя мгновенно бросилась к полке и схватила нож.
Молча остановились друг против друга. Глаза Рыхловского сузились, стали злыми, Мотя вспыхнула, изогнулась, закинув руку с ножом назад.
- Заколю! - зло засмеявшись, крикнула она.
В это время послышались шаги в соседней комнате. Рыхловский бросил плеть в угол, сел опять за кружку с брагой. Мотя положила нож снова на полку и тоже стала пить. Вошла Феоктиста. Она ревнивыми глазами оглядела Мотю.
- Явилась?
Мотя повернулась к ней спиною.
- Горе нам, Филипп Павлыч!.. - заскулила Феоктиста. - Кругом разбойники!.. Пришел тут нищий из Работок... Опять, говорит, там пограбили Шубина... А в одном селе, недалеко от Оранок, мужики церковь очистили. Уж третья церковь!.. Господи, страшно стало тут нам жить... Господи, охрани нас! Надо бы послать опять гонца к губернатору... Мордва глядит зверем... Почуяла поживу.
