Однажды, когда группа девчат с любопытством смотрела в окно, в трапезную вошла настоятельница.
— Янка, Владка… прошу отойти от окна. Что вы там нашли интересного?
— Ничего. Мы просто боимся, как бы сестра Барбара не простудилась: она стоит на дворе с ксендзом-катехетой.
Матушка с притворной неохотой тоже заглянула в окно.
— И давно вы развлекаетесь таким образом?
Это означало: «И долго уже они там разговаривают?»
— Да, наверно, около часа, — с усердной готовностью ответила Зоська, явно преувеличивая время.
Лицо настоятельницы дрогнуло и тотчас же приняло выражение пренебрежительного равнодушия.
— Это недостойное «рыцарей господа Христа» занятие — бездельничать, стоя у окна, — заявила матушка и вышла из трапезной.
— Помните, я сразу определила, что в сестре Барбаре дряни много, — похвалилась Владка. — А как начала она скакать по крыльцу с мячом, так уж я тут же поняла, что она хочет покрасоваться перед ксендзом. Он шел от калитки и так на нее глядел, что у меня дрожь по телу прошла…
Я была почти благодарна Зоське, когда она переменила тему разговора.
— После полудня я должна буду натирать пол в детском саду. Если насобираю много хлеба, то поделюсь с вами. Разве только что сестра Барбара назло не позволит мне собирать.
После обеда я заглянула в детский сад. Сестра Барбара, ползая на коленях, натирала линолеум.
— Не надо натирать! — воскликнула я. — Сейчас сюда Зоська придет. Я могу ее позвать.
Монахиня поднялась с колен, утирая вспотевшее лицо.
— Нет, не зови. Не нужно.
— Почему? Вы хотите, чтобы Зоська вообще не приходила сюда?
Сестра Барбара утвердительно кивнула головой. Горячий румянец, который залил ее щеки, сразу же напомнил мне нарисованные мелом сердца с грешными инициалами внутри. Я тоже покраснела и, испытывая сожаление к этому столь молодому, но уже обреченному на вечное презрение существу, с чувством своего превосходства великодушно заявила;
— Я скажу ей, чтобы она вам не докучала…
Монахиня продолжала молчать. У меня мелькнула мысль, что бледность ее щек и синяки под глазами наверняка объясняются угрызениями совести, которых она не может избежать. И мое сочувствие к ней еще возросло.
— Может быть, вам помочь?
— Скажи мне, Наталька, в самом ли деле…
— Что?
— Нет, нет, ничего! — И сестра Барбара снова опустилась на корточки, продолжая натирать полы.
— Что же?.. Что сестра хотела мне сказать?
Она протянула руку к бумажному мешочку, лежавшему на столе.
— Возьми это. Там чистые куски свежей сдобы.
