-- А кто ж вам тогда пишет помилование? Кто для вас организует библиотеки и школы? Кто досрочно вас освобождает?!
Э-э, гражданин начальник, не бери на себя так много, не надо.
Кто-кто? Дед Пихто! Ты за то и бабки получаешь, с одеколончиком бреешься и портяночки меняешь каждые два дня. Ты думаешь, только мы твои рабы, да? Не-ет, гражданин Василий Иванович, ты тоже раб. Ты в Зону входишь до подъема и уходишь затемно и с нами один срок тянешь. И ты нас, крепостных, должен этими самыми библиотеками обеспечивать и ублажать, чтобы мы ничего твоим проверяющим при случае не настучали и не бухтели.
А досрочно нас закон освобождает, наша Родина, что сюда засадила. Она за нас в ответе. Это Система, майор, нет у тебя досрочников, значит, плохо работал, потому тебе необходимо из нас досрочников делать, какие бы мы ни были. А то хрен тебе, а не звездочка. Нет, не заделаться тебе нашим защитником, потому как нет у нас защитника, кроме нас самих, каждого, да кулаков наших, да башки, если она есть на плечах, -- вот и вся наша защита. Да спайка воровская, что бы там про нее ни тер уши, есть она, не тебе судить...
ЗОНА. ОРЛОВ
Сидел Воронцов, понурив голову и свесив с колен тяжелые кулаки, тупо смотрел в отполированный до блеска множеством подошв деревянный сучок на полу. Сколько ног по нему протопали -- больших, малых, сбитых, кто-то шел на волю, кто-то на последнюю разборку, с которой не вернулся...
Вот так и человек, как этот сучок, проходят по нему тысячи людей, кто мягонько, оставляя еле видимый след в душе, кто -- сминая ее тяжкой поступью. А только сидит он, крепко вбитый в большое Дерево Жизни, и поневоле терпит эти шарканья по душе до конца дней. Потом -- щепа, тлен, а как силен был... Чем? А кто ж его знает -- чем?
За долгие годы в Зоне он привык ко всякой брехне начальников, приучил себя не слушать пустолай, думать о своем, хорошем, если такое отыскивалось в душе. На сей раз голова была пуста, как трехлитровая банка из-под чифира, с черными краями, звенящая и бесполезная. Даже не хотелось припоминать, где и когда он встречал этого офицера-краснобая. А ведь видел, точно...
Ворон тихонько сидел на руках у Сынки, удивленный непривычной тишиной в бараке, изредка пытался выглянуть, чтобы увидеть говорившего, но Лебедушкин пресекал попытки засветиться.
Сам же Володька тоскливо и жадно созерцал крупную, сладкую девицу в каске, улыбавшуюся ему с обложки журнала. Продажная -- успокаивал он себя, чтобы не думать о ней. Не то что моя Наташка... Пишет, ждет, настоящая девушка. А могла бы запросто на нем крест поставить: человек в местах заключения, да еще второй срок, что ж это за муж? А ей все это по фигу... Верно любит! Приедет скоро на свиданку...
