Слепой вздохнул глубоко, прикрыл глаза, словно смахнув одним незрячим взглядом в пропасть несколько десятков лет, начал глубоким, низким голосом, как диктор Левитан. Все сразу замерли.
ВОЛЯ. АЛЬБАТРОС
...и парнем еще, до войны, я в Архангельске жил, там и кличку эту, первую, получил -- Апельсин, красный был тогда, весь рыжий. Апельсины раз завезли в город, они гнить начали на каком-то корабле, ну их и в продажу. Запомнили все -- невиданный вкус и цвет... Меня в честь них и назвали...
Была у нас там такая Раечка Куропаткина. Заведет, бывало, справного рыбака к себе, помиловаться, а мы его там и общипаем. И ей удовольствие, и нам припас. А рыбаки-то с путины денег сколь привозили, ах... Ну а мы: были ваши -- стали наши... На малине большие деньги проматывали, не жалели.
Вскоре и взяли, понятно. Басаргин, старый уполномоченный, сам из моряков бывших. Зимний, говорят, еще брал, строгий был дядька. Мой брат, кстати, старший, в то время батюшку-царя защищал, кадетом был. Может, и встречались они с этим Басаргиным там, в Петрограде. Зря он его тогда не пришил...
Так вот... арестовал он нас. А тут -- война. Что с нами делать-то? Дорога на Питер уже у немца, здесь оставлять вроде тоже нельзя. А мне червонец пришили. Ну, на пароход нас -- через Белое море, чтобы к Дудинке попасть. По Ледовитому океану. Ну, много на корабле таких, как я, набралось, загнали нас с этапа в трюм, и поплыли мы... по морям, по волнам...
А в воздухе что творится... кидает пароход в разные стороны, налет. Слышу, бомбы ложатся -- справа, слева. Все, думаю, теперь -- по центру, прямо по темечку.
Наши из зениток по ним лупят. Мы в караване плывем. Думаю: Ваня, вот ты и попался. крещусь, чую, не выкручусь на этот раз. Но куда там немцу до нашего креста -- бомбят знай. Значит, на дно... Сижу, думаю: неужто из корабля-то нельзя выплыть, коль он тонет?.. Как же так? Дед мой на Цусиме японца бил, а тут немец треклятый, неужто от его руки погибну?.. Генка у нас был, сын англичанина, сам он русский, а отец приезжал после революции, инженер, помогать, ну и помог его мамаше. Сидит этот Генка, длинный, синий, песни распевает во все горло. Я еще шучу -- на родном, говорю, на английском попой, может, с батькой на том свете встретишься (тот уже помер в Англии этой, посылки перестал слать). А другой про Колыму затянул. Колыма, мол, Колыма, эта чудная планета. Двенадцать месяцев зима, остальное лето. Как сейчас помню...
