-- Ты как ослеп?
-- Да он герой у нас! -- тут кричит Альбатрос. -- Жену из пистолета кокнул и себе в висок пулю... Да вот живучим оказался. Прошил башку навылет, но -- спасли, только нерв глазной перебил. Так и ослеп. Пуля -- иной от нее спасается, так она, дура, все одно его достанет, а иной нарочно в себя ее гонит, а не берет его, зараза.
-- Ну, сами врачи руками разводили... -- грустно улыбается Клестов. -В реанимации пришлось недельку поваляться. Спасли... Больница была хорошая...
Лебедушкин ужаснулся... лучше уж смерть, чем такое вот существование в полной тьме. А человек всегда за жизнь хватается, когда уж вроде и незачем ему такая жизнь... одна маета. Видишь, вот и Клестов этот сейчас рад, что живой остался...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Странное это создание -- человек. Глазам его был открыт распахнутый мир, но у него не дрогнула рука лишить себя всей радости его восприятия. Теперь же, когда мир оказался за непреодолимым барьером мрака, человек истязает себя несбыточным желанием возвратиться к нему вновь...
-- За что с женой он так обошелся? -- спросил осторожно Володька у Клестова.
-- Ясное дело... за что бабу убивают... -- отмахнулся тот рукой. -Проститутка, ноги выше головы поднимает, уж и не видит ничего... ноги-то застят белый свет... Дали мне, правда, не пятнадцать и даже не двенадцать, а восемь... А вообще, если бы не Цезарь, не жить мне. Овчарка у меня была восточноевропейская, -- пояснял он совершенно спокойно, точно и не с ним это происходило. -- Пес увидел, как я в жену выстрелил, а потом направил дуло себе в висок, и бросился мне на руку... Вот пуля и пошла вскользь. А пес тут сиганул со второго этажа к людям. Он помощь привел.
-- Умный пес, -- позавидовал Казарин.
Клестов кивнул и стал рассказывать про любимца своего, и столько тоски, не раз думанного и болючего было в его рассказе...
-- Год всего и был овчарке. Сейчас-то наверняка нашего брата сторожит. Бывало, застрянет в зубах ириска, вот и крутится она волчком, лапу-то в рот не засунешь, она и жует, жует и так уж голову, бедная, повернет, и эдак, пока как-то не изловчится выкинуть ириску из пасти. Походит-походит вокруг нее, понюхает, убедится, что та не кусается, и вновь подхватит зубами. Ну а та -- вновь прилипает, и все сначала... Потеха! -- улыбнулся наконец-то Клестов, лицо осветилось переживанием дорогого, близкого. -- Вот так и бесится весь вечер, пока этих ирисок килограмм не съест. А собакам сладости нельзя, болеть потом могут. Еле оттащишь от них...
