Кэтлин приходит обсудить некролог.
— Я пишу, — говорит Артур, предупреждая ее вопрос.
— О Герде?
— О Герде? Вы знакомы лично? — если ответ окажется положительным, ситуация рискует стать еще опаснее.
— Не очень близко. Я встречалась с ней пару раз на всяких мероприятиях.
— Значит, вы не были подругами, — с надеждой говорит Артур. — Насколько это срочно? Иными словами, когда она собирается умереть?
— Непонятно, — отвечает Кэтлин. — Она отказывается от лечения.
— Это хорошо или плохо?
— Для ракового больного, как правило, плохо. Я хочу, чтобы у нас в кои-то веки вышел нормальный некролог. У вас будет достаточно времени, чтобы взять у нее интервью, съездить туда, а не просто писать на основе вырезок из газет.
— Куда надо ехать?
— Она живет в окрестностях Женевы. Пусть секретарь организует поездку.
Командировка означает, что придется тратить силы и провести ночь не дома. Отвратно. А хуже интервью для некролога вообще ничего нет. Собеседнику ни за что нельзя давать понять, зачем ты приехал — это расстраивает. Так что обычно Артур говорит, что пишет «краткий биографический очерк». Он расспрашивает умирающего, подтверждая нужные ему факты, а дальше просто делает вид, что записывает, терзаясь чувством вины и периодически восклицая «поразительно!», «правда?», зная, что почти ничего из этого печатать они не собираются — десятилетия человеческой жизни будут сжаты в несколько абзацев, помещенных в конце девятой страницы, между «Загадками и шарадами» и «Мировой погодой».
Погрузившись в уныние, он украдкой сбегает из офиса и отправляется за дочерью. Восьмилетняя Пикл выходит из школьных ворот, лямка сумки обмотана вокруг шеи, руки свисают плетьми, живот выпячен, ее взгляд сквозь очки ни на чем не сфокусирован, развязанные шнурки болтаются по земле. «В древности?» — спрашивает отец, она берет его за руку и сжимает, что означает «да». Так, держась за руки, они легкой походкой направляются на Виа-деи-Коронари. Артур смотрит вниз на дочку, на ее спутанные черные волосы, крошечные уши, толстые линзы, увеличивающие и искривляющие булыжники мостовой. Она что-то лопочет и фыркает от удовольствия. Пикл — очаровательная «вещь в себе», и отец надеется, что она такой и останется. Ему вовсе не хотелось бы, чтобы она вдруг стала крутой: это все равно, что если бы его ребенок, его плоть и кровь, вырос фиолетовым.
— Ты своим внешним видом напоминаешь мне шимпанзе, — говорит он.
Девочка тихонько напевает, не отвечая. Через минуту она говорит:
