И к
слову — по поводу дедова брата и “ведомства”. Года два или три тому назад в
Эрмитаже выставили привезенное из Нью-Йорка “Благовещение” Ван Эйка. Когда-то
эта картина принадлежала Эрмитажу, но молодая Республика Советов, нуждаясь в
средствах, продала ее за рубеж. В зале, где она стояла, крутили видеофильм,
рассказывающий об истории картины. Так вот, из этого фильма я узнал, что
постановление о продаже “Благовещения” было подписано неким товарищем Ильиным.
Увидев его странно знакомую подпись, я, помню, подумал: уж не мой ли это
двоюродный дедушка отметился в истории? Впрочем, не исполняй он тогда своей
должности, я навряд ли появился бы на свет. Да, собственно, и Октябрьскому
перевороту — как к нему ни относись — я тоже обязан жизнью, поскольку, не
произойди он, как бы довелось моему отцу, сыну белевского железнодорожного рабочего,
встретить маму, дворянскую дочь? Вот и ругай после этого большевиков.
После
суда отец вернулся в Саратов, поступил на химический факультет университета, в
34-м женился на маме, потом попал на партийную работу, потом, в 53-м, был из
партии изгнан, ну и так далее. (Кстати, о странных повторах. С самого начала
войны отец работал в Саратовском горкоме, заведуя, если я ничего не путаю,
отделом промышленности. Году в 42-м мама заболела туберкулезом и после победы
под Сталинградом отец попросил, чтобы его отправили куда-нибудь “на природу” —
и оказался в итоге директором рыбсовхоза где-то под Баландой. Там он ухитрился
основательно поцапаться с местным секретарем райкома, в разгар уборочной страды
отобравшим у совхоза единственный грузовик, понадобившийся ему для
удовлетворения собственных романтических нужд. В итоге, после того как отец
этот грузовик угнал обратно в совхоз, бюро райкома исключило его (отца, а не
грузовик) из партии да еще и постановило, под ответственность районного
начальника НКВД, или как его там, усадить отца в первый же идущий на восток
эшелон с зеками. Так вот, спасло отца только то, что этим самым НКВД командовал
бывший его пионер из все той же 19-й школы, а местным нарздравом — жена этого
пионера. Жена написала справку об отцовской нетранспортабельности и кормила
его, сидевшего в кутузке, домашними обедами, а муж ее, бросив все, помчался “в
область” добиваться правды. И добился. Райком разогнали и даже отправили
кое-кого на фронт, на соответствующие должности, разумеется, но все-таки, отца
выпустили, и через несколько месяцев даже восстановили в партии. Но это уже
отдельная, не лишенная увлекательности история. (Вообще рассказы отца о до- и
послевоенной партийной жизни могли бы стать основой отдельного романа.)
Послевоенная же его жизнь была вся так или иначе связана с Саратовским
университетом, в коем он был секретарем парткома (на правах райкома!). Думаю,
он должен был встречаться с Василием Наумовичем, преподававшим историю в
саратовских вузах. Что-то я смутно припоминаю какие-то золотаревские разговоры
о том, что в написанной отцом истории Саратова нечто позаимствовано, если не
уворовано, у Василия Наумовича. Шут его знает. Во всяком случае, отцовская
книжка вышла, как помнится мне (у меня она не сохранилась), году в 56-м, а
рукопись Василия Наумовича датирована 62-м.
