Юстиниан пытался сгладить обстановку, объявив новые игры, но когда тремя днями спустя Ипподром открылся для гонок колесниц, настроения только ухудшились. Когда император прибыл, чтобы занять свое место в императорской ложе, обычный шум толпы сменился оглушительным ревом. Традиционным занятием синих и зеленых были попытки заглушить друг друга выкриками «Nika!» («Победа!»), сопровождающими имя их любимого возничего, но к концу гонок болельщики объединились против императора.[63] Тридцать тысяч глоток в унисон выкрикивали единственное слово, изливая свою прежде сдерживаемую ярость на Юстиниана в жутком крещендо. Какое-то время император пытался противостоять этому ужасающему звуку, хотя земля почти содрогалась под ним, но осязаемая ярость угрожала сбить его с ног. Он был всего лишь человеком, одинокой фигурой против гнева толпы, и он разумно убрался в укрытие императорского дворца, захлопнув за собой двери.
Толпа высыпала на улицы, ища возможность дать выход своей неудовлетворенности. Обнаружив, что дворец неприступен, горожане начали штурмовать городские тюрьмы, пополняя свои ряды освобожденными преступниками. Юстиниан снова выслал имперскую гвардию, но на этот раз ситуация окончательно вышла из-под контроля. Женщины швыряли из окон на головы стражи горшки и кровельную черепицу, а толпа воздвигала на улицах баррикады. Хулиганы подожгли торговые лавки, и вскоре ветер распространил огонь, отчего ближайший госпиталь сгорел дотла со всеми пациентами внутри.
Порядок мог быть восстановлен, если бы знатные семьи сплотились вокруг трона — но они всегда считали Юстиниана претенциозным выскочкой и в любом случае ненавидели его за деятельность Иоанна Каппадокийца. По их мнению, император всего лишь пожал то, что сам посеял. Это была прекрасная возможность заменить его на человека из среды знати.
Снабдив мятежников оружием, патриции присоединились к мародерам на улицах, равнодушно глядя, как половину города пожирает пламя. На следующий день толпа вернулась на Ипподром и потребовала немедленной отставки ненавистных Трибониана и Иоанна Каппадокийца. Не на шутку обеспокоенный Юстиниан сразу же согласился на эти требования[64], но теперь ситуацию контролировали аристократы, и они не соглашались на меньшее, чем его отречение от престола.
Разгоряченные моментом, ни патриции, ни чернь не были вполне уверены, как следует действовать дальше. Половина из них хотела подождать, пока Юстиниан не сложит с себя венец, в то время как вторая половина хотела поторопить события, взяв штурмом его дворец. Наконец поднялся один из сенаторов и настоял на немедленных насильственных действиях.
