— Потому, что они не похожи на нас, — ответила она, обратив к нему свое сияющее лицо. — Если бы они были умны, мудры, что могли бы мы сделать для них? Именно потому, что это погибшие, заблуждающиеся, глупые создания, они и нуждаются в нас. — Она глубоко вздохнула. — Хорошо быть здесь.
— Хорошо иметь вас, — сказал Тарвин.
Она вздрогнула.
— Пожалуйста, не говорите мне таких вещей, — сказала она.
— О, хорошо! — со вздохом сказал он.
— Это так, Ник, — серьезно, но ласково сказала она. — Я уже не принадлежу к тому миру, где возможны подобные мысли. Думайте обо мне, как о монахине. Думайте обо мне, как об отказавшейся от всякого такого счастья и от всех других видов счастья, кроме работы.
— Гм!.. Можно курить? — Она кивнула головой, и он закурил. — Я рад, что могу присутствовать при церемонии.
— Какой церемонии?
— Высшего посвящения. Но вы не сделаетесь монахиней.
— Почему?
Некоторое время он неясно ворчал что-то, раскуривая сигару. Потом взглянул на нее.
— Потому, что у меня сильна уверенность в этом. Я знаю вас, я знаю Ратор, и я знаю…
— Что? Кого?
— Себя, — сказал он, продолжая смотреть на нее.
Она сложила руки на коленях.
— Ник, — сказала она, наклоняясь к нему, — вы знаете, я хорошо отношусь к вам. Я слишком привязана к вам, чтобы позволить вам думать… Вы говорите, что не можете спать. Как вы думаете, могу я спать с постоянной мыслью о том, что вы лежите в огорчении и страданиях… которым я могу помочь, только прося вас уехать. Прошу вас. Пожалуйста, уезжайте!
Тарвин некоторое время молча курил сигару.
— Дорогая моя девушка, я не боюсь.
Она вздохнула и повернулась лицом к пустыне.
— Хотелось бы мне, чтобы вы боялись, — безнадежно проговорила она.
— Страха не существует для законодателей, — проговорил он тоном оракула.
Она внезапно обернулась к нему.
— Законодатели! О, Ник, вы…
— Боюсь, что да — большинством в тысяча пятьсот восемнадцать голосов.
— Бедный отец!
— Ну, не знаю.
— Ну, конечно, поздравляю вас.
— Благодарю.
— Но не думаю, чтобы это было хорошо для вас.
— Да, так показалось и мне. Если я проведу здесь все время, то вряд ли мои избиратели согласятся помочь моей карьере, когда я вернусь назад.
— Тем больше поводов…
— Нет, тем больше поводов покончить раньше с настоящим делом. В политике я всегда успею занять прочное положение. А вот занять прочное положение у вас, Кэт, можно только здесь. Теперь, — он встал и наклонился над ней, — неужели вы думаете, что я могу вовсе отложить это, дорогая? Я могу откладывать со дня на день и сделаю это охотно. Вы не услышите больше ничего от меня, пока не будете готовы. Но вы расположены ко мне, Кэт, я знаю это. А я… ну и я также привязан к вам. Этому может быть только один конец. — Он взял ее за руку. — Прощайте. Завтра я зайду, чтобы показать вам город.
