Ну, стою, Вдруг хрустит валежник. Кто-то бежит, да прямо на меня. Я выстрелил — он с копыт!
Припомнив, наверное, как это было, отец снова плеснул себе. Еще выпил. Я спросил, ужасаясь:
— Убил?
Что-то такое отец услышал в моем вопросе. В отчаянном, наверное, моем восклицании. Медленно поставил рюмку. Поглядел мне в глаза, подумал. И ответил бодро:
— Ранил. Он заверещал, как заяц, тут же подбежали чекисты, унесли. Ранил.
Я вздохнул с облегчением. Не хотелось мне, чтобы отец убивал, хотя бы и заключенного.
И вот в те дни пришли два известия.
Сначала — удивительное. Отец явился откуда-то с газетой и кинул ее на стол.
— Почитайте, — сказал весело, — сообщение Сбербанка. Какой-то наш житель выиграл по Госзайму аж двадцать пять тысяч рублей! Счастливчик! Нам бы такое подвалило! Уж мы бы!
Взрослые, как дети, стали перебирать, что бы они накупили на такие деньжищи, но фантазия их, по моим соображениям, была слабосильна и дальше маминых обнов, папиных костюмов, которые мама продала в войну и всегда от этого страдала, бабушкиных запасов съестного на много дней вперед — не двигалась.
Единственно, кого отец мысленно не обделил радостью, был я.
— Николке, — щедро отвалил он в мечтах, — купим велосипед!
Ах, как я хотел велик! В войну, вроде, они были даже на строгом учете, ведь, оказывается, у немцев существовали велосипедные войска, значит, и нам надо было учитывать двухколесное средство передвижения. Но после войны ограничения сняли и многие, кто возвращался, везли в подарок своим детям велосипеды, не знаю, может, из тех, на которых ехали фрицы нас завоевывать, — но в городе великов сразу прибавилось, да и в комиссионке они стояли свободно — целое стойло никелированных, рогатых колесных зверей.
Пошутили недолго, светлые мечты рассеялись при первой же какой-то заботе, и все с такой же легкостью, с какой она явилась, забыли о чьей-то божественной удаче.
Но тут в дверь постучали, и мы оторопели.
На пороге стоял Николай Евлампиевич. Он был явно не в себе, глаза бегали, от предложения переступить порог решительно отказался и вызвал бабушку.
Она вернулась минут через десять совершенно смятенная, что-то зашептала маме. Та сперва засмеялась, потом прослезилась.
Отец лежал в майке и галифе на кровати, отдыхал после еды, шуршал газетой, спросил из-за нее:
— Ну, чего вы там шепчетесь?
— Ой, — сказала мама, и бабушка попыталась ее остановить:
— Не надо, он же просил!
— Надо — не надо, — недовольно, но не без любопытства проворчал отец. — Что там у вас?
