Отшельник тот в лесу живет
На берегу морском.
Он славит Божью благодать,
И он не прочь потолковать
С заезжим моряком.
Он трижды молится на дню,
Он трав язык постиг,
И для него замшелый пень
— Роскошный пуховик.
Челн приближался, и
Рыбак Сказал:
"Но где ж огни?
Их столько было, как маяк,
Горели здесь они".
"Ты прав, —
Отшельник отвечал,
И видят небеса:
Не отзывается никто
На наши голоса.
Но как истрепан весь корабль,
Истлели паруса, —
Как листья мертвые в лесу,
Что вдоль ручья лежат,
Когда побеги снег накрыл,
И филины кричат,
И в мерзлой чаще воет волк
И жрет своих волчат".
"Вот страх-то! — бормотал Рыбак.
Господь, не погуби!"
"Греби!" — Отшельник приказал
И повторил "Греби!"
Челнок подплыл, но я не мог
Ни говорить, ни встать.
Челнок подплыл.
И вдруг воды
Заволновалась гладь.
В пучине грянул гром, вода
Взметнулась в вышину,
Потом разверзлась, и корабль
Свинцом пошел ко дну.
Остолбенев, когда удар
Сотряс гранит земной,
Я, словно семидневный труп,
Был унесен волной.
Но вдруг почувствовал сквозь мрак,
Что я в челне, и мой Рыбак
Склонился надо мной.
Еще бурлил водоворот,
И челн крутился в нем.
Но стихло все.
Лишь от холма
Катился эхом гром.
Я рот раскрыл —
Рыбак упал,
На труп похожий сам.
Отшельник, сидя, где сидел,
Молился небесам.
Я взял весло, но тут малыш
От страха одурел.
Вращал глазами, хохотал
И бледен был как мел.
И вдруг он завопил:
"Го-го! На весла дьявол сел!"
И я на родине опять,
Я по земле могу ступать,
Я вновь войду в свой дом!
Отшельник, выйдя из челна,
Стал на ноги с трудом.
"Внемли, внемли, святой отец!"
Но брови сдвинул ОН:
"Скорее говори — кто ты?
И из каких сторон?"
И тут я, пойманный в силки,
Волнуясь и спеша,
Все рассказал.
И от цепей,
От страшной тяжести своей
Избавилась душа.
Но с той поры в урочный срок
