Шестнадцать карт [Роман шестнадцати авторов] | страница 94

Что же такое совесть? “Дух”, “жить не по лжи” и прочие высокие слова осмеяны многажды. Почему же, такая сомнительная и призрачная, эта совесть саднит, колет, требовательно вибрирует? Ты ее чувствуешь, как часть организма, как екнувшую селезенку, как затекшую руку, как заломившее сердце.

Она дрожит и звенит: “Не угождай другим! Дружочек, будь собой!” Она окатывает лицо кипятком стыда: перед сном вспоминаешь давнюю подлость или глупость и краснеешь в темноте. Она терзает тебя немой, самой ужасной руганью в твой же адрес. Ты клянешь себя и ничтожишь, обзываешь скотом.

“Да, жалок тот, в ком совесть нечиста”, — говорит Пушкин. И действительно, нечистая совесть — что-то мелочно-жалкое, как нечищеные зубы или сальные волосы. Человек гримасничает. Груды новых делишек затмевают делишки прежние, но это не освобождает — дом битком набит дрянью.

Я ехал в такси и думал, что нет человека, который, вслушавшись в себя, не нашел бы совести. Может быть, совесть — это самолюбие? Очень может быть. Но особенное: любовь к себе перед четким зеркалом, а не в глазах других.

Каждый сам знает, чтo для него тяжкий груз, чтo — милая шалость. Есть внутреннее знание: как можно — как нельзя. А беспардонные отморозки, душегубы, люди-звери? Они внутренне полагают себя правыми? Пожалуй, изуверы — всегда камикадзе. В их ожесточении — поджог собственного дома, боль пропажи, пафос растворения в хохочущем хаосе.

Как сделать, чтобы полегчало? Что освобождает? То, что можно назвать двумя словами, сухими, как барабанная дробь: “чистосердечное признание”. Отсюда суровое обаяние исповеди. Перефразируя Пушкина, осознание жалкости — очищает душу.

А затемняет душу бахвальство, свойственное человеку, который не знает, как отмахнуться от совести. Хмельной, с приклеенной улыбкой, за потным столиком, обильно бранясь, он выдает секреты “распила”, “разводки”, “ликвидации”, “скандалов”. Он бойко трещит о том, как топтал или обманывал, суетливо пытаясь доказать, что вокруг — хаос, череда шуточек, абсурд пожара. И внезапно он догоняет маньяков. Ему уже все равно, в глазах проскальзывает тот же блаженный адский блеск, что у серийного душителя.

Совместна ли совесть и публичность? Обычно внешние, репутационные недостатки — продолжение признанных обществом достоинств. Провалы и достижения питаются взаимно. Но в горьком свете покаяния ясно видно: “достоинства” (мнимые доблесть, отвага, острота) еще подлей и извивистей, их отвратность просто не столь очевидна поверхностному взгляду.