Шестнадцать карт [Роман шестнадцати авторов] | страница 93

Сергей Шаргунов (1980) — живет в Москве. Прозаик, журналист, критик. Автор книг “Как меня зовут?”, “Два острова”, “Ура!”, “Битва за воздух свободы”, “Птичий грипп”, “Книга без фотографий”. Печатался в журналах “Новый мир”, “Арион”, “Вопросы литературы”, “Континент”, “Знамя”. Лауреат премии “Дебют” за повесть “Малыш наказан” (2002), лауреат Государственной премии Москвы в области литературы и искусства.

…Всю дорогу к кафе “Чальмны Варэ” я почему-то думал про совесть.

Жизнь — это дом. Однажды (например, в тридцать — практически мой случай) вы обнаруживаете, что дом захламлен.

Дом завален мусором, коробками, ломаной мебелью. Есть лишь небольшой пригожий, подметенный кусок — садись на пол безвольной куклой, обхвати голову руками и жди седины.

Мусор — искренние порывы и вынужденные уступки, встречи и речи, самообман и лукавство, дипломатичность и вспыльчивость. Все — трата времени.

Не мусор — минуты, озаренные влюбленностью, обжигавшие гордостью великодушного завоевателя, минуты нежности с ребенком, минуты, когда переживал за других, когда писал увлеченно, когда перечитывал, видя, что написал хорошо, когда бросал боевые кличи от чистого сердца.

Остальное как-то бессовестно, суетливая скверна.

Жизнь хитра: совесть постоянно в клинче с чьей-то корпоративной моралью.

То, что для тебя лучшие воспоминания, яркие и горячие, для других — свидетельство твоей дурости. Люди предпочитают предсказуемость (да я и сам, наверное, был таков, ценил понятное), и именно “последовательность”, псевдоним которой — “формат”, устраивает их, но оригинальная личность — с ее страстью и страданием — раздражает.

Вы бывали искренни и доверчивы? Вам отплатят нелюбовью за все незаемное, за просветы свободы, энергию, артистизм, откровенность. Окружающие ждут от вас оправданий, которые выровняли бы вас, примирили с чужим “форматом”, а вы мечетесь, ударяетесь о тесные стены мусора, вскрикнув, замираете. И вот уже говорите обтекаемо, мягко, сипло, подыгрывая общей неволе, отдаваясь зрелости, старению, омертвлению. Пыль покрывает понурую голову.

И мне было стыдно за это! Больше, чем за прошлое, за это! Стыдно не за порывы юные, а за надобность объяснять, допустим, про то, что лучшее во мне, зрячее — это были порывы юные, слепые, а теперь я как бы в интеллигентных очках.

Взвешен и найден моральным.

Прошлое вряд ли было хорошо. Оно отвратительно по преимуществу. Но не в том и не так, как того хотят другие.