Шестнадцать карт [Роман шестнадцати авторов] | страница 60
Возможно, иной умник и назвал бы это утратой идентичности — во всяком случае, частичной, — и оказался б не так уж не прав: нормальное такое диссоциативное расстройство, вызванное, возможно, шоком… Знать бы еще, каким! Впрочем, насчет диагноза я мог ошибаться — случаются же просто “провалы в памяти”…
— Шутишь, старче, не такие… — фея хлопнула меня по плечу и, улыбнувшись (виниры или свои?), легонько подтолкнула к выходу. — Главное, не бойся ничего. Москва слезам верит… главное — не плакать. И не оглядываться, понял?.. Не оглядывацца: можно и так.
Ослепленный, простите за пошлость, “сиянием глаз” (впрочем, если б вы хоть однажды заглянули в глаза феи!..), я не смог проронить ни слова и, словно загипнотизированный (да так оно, верно, и было), двинулся в сторону перрона.
Ленинградский вокзал да “пятачки” центра — вот, собственно, и все, что видел я чаще всего в Белокаменной, ругать которую не спешил, как теперь говорят, лишь ленивый, ну и, пожалуй, тот самый народец, до сих пор мнящий себя “белой костью”, — коренные белокаменцы: не самые неприятные люди, надо сказать, хотя в массе своей и жуткие снобы. “Однокоренные!” — передразнил меня кто-то и хихикнул: вздрогнув от неожиданности, я оглянулся: татуированный дедок слева мирно похрапывал, барышня справа уткнулась в Fast Food, Fast Woman[6], где (я заглянул в книжонку) “У тебя маленькая квартира. С крысами. — Не обижайся, они всего лишь мыши. Мы можем найти квартиру побольше с мышами поменьше” — окончательно вывело из равновесия. Ну да, ну да, с мышами поменьше… и Игги Поп, конечно же, разорвет на сцене сырую курицу, а потом повторит в нашу честь, о, мифическая возлюбленная, знаменитый stagl diving[7]… И Джо Витале, ага, напишет очередной гипнотический текст об искусстве искушения и убеждения с помощью слова… И сатисфакнутые клерки перестанут наконец-то обсуждать то, что называется ввозными пошлинами на машины… “Следующая станция Китай-город”, — металлический голосок вернул в реальность (поосторожней, впрочем, с этим словечком): едва не сбив с ног злобную старушонку, коих в пекле империи, по уровню жизни уступающей, если верить “Би-Би-Си”, столице Габона, предостаточно, — я сломя голову выбежал из вагона.
Если не знаешь, что делать, не делаешь ничего, так ведь? Все, что я мог, — следовать, быть может, неким знакам: на мозг рассчитывать не приходилось — что ж, мерси, старче, ты и так долго служил мне; возможно, пришло время послушать сердце? “Говори сердцем, говори!”