— Надо их выгнать из нор! — воскликнул Серебряный. — Что они за кролики? Бросить Шишака на погибель! Все слышали его слова. Они трусы. Вышвырнем их прочь и убьем! Захватим норы и сами будем там жить.
— Да! Да! — отвечали все. — Вперед! В норы! Долой Барабанчика! Долой Дубравку! Смерть им!
— О эмблерный Фрит! — раздался в высокой траве тоненький голос.
От такого невероятного нахальства все остолбенели и оглянулись в поисках того, кто бы мог это сказать. Наступило молчание. Потом из-за двух больших кустиков айры показался Пятик, глядя на них с отчаяннейшей мольбой. Он ворчал, бормотал, как ведьма-зайчиха, и кто стоял поближе, в ужасе отшатнулись. Даже Орех не поручился бы сейчас за его жизнь.
— К норам? Вы собираетесь к норам? Болваны! Норы — это и есть ловушка! Все это место — одна грязная кладовая смерти! Здесь все время кто-нибудь попадает в ловушку — каждый день! Этим и объясняется все, что случилось с тех пор, как мы здесь.
Он сел, и слова его, казалось, взлетали над травой, смешиваясь с лучами света.
— Послушай, Одуванчик. Ты ведь знаешь много историй, не так ли? А я расскажу тебе еще одну, чтобы ты передал ее Эль-Ахрайраху. Однажды здесь, на краю леса, над лугом, что возле фермы, жило прекрасное племя. А потом пришла болезнь — куриная слепота, и кролики умерли. Но, как всегда бывает, кто-то выжил. Городок остался почти пустым. И однажды фермер решил: «Я ведь могу помочь этим кроликам выжить, тогда у меня всегда будут шкурки и мясо. Зачем доставлять себе массу хлопот и держать зверьков в клетках? Им и так неплохо». И фермер перестрелял всех наших врагов — лендри, «хомбу», хорьков и сов. Он подбрасывал кроликам пищу, но не слишком близко от нор. Им надо было привыкнуть бегать по лесу и в поле. Там он их ловил — немного: фермеру хватало, а пугать остальных, рискуя опустошить городок, он тоже не хотел. Кролики выросли, стали сильными, крупными и здоровыми, потому что фермер следил, чтобы у них, особенно зимой, всегда была еда, чтобы ничто их не беспокоило и не пугало, ничто, кроме проволочной петли возле изгороди и на лесной тропе, Так что жили они так, как хотел фермер, и время от времени кто-нибудь исчезал. Кролики стали странными, не похожими на других. Они прекрасно понимали, что происходит. Но даже самим себе говорили, что все хорошо, потому что еда у них отличная, потому что бояться нечего, кроме одного; временами их все же охватывал страх, но не настолько, чтобы они решились взять и уйти отсюда. Они забыли привычки лесных кроликов. Забыли Эль-Ахрайраха, ибо какой смысл в проделках и выдумках, если жить приходится в доме врага и плясать под его дудку. Им надо было что-то придумать взамен наших историй и сказок, и у них появились свои замечательные искусства. Из встречи они устроили настоящую церемонию с танцами. Они научились петь, как птицы, и рисовать на стенах; и хотя это не совсем помогло, но им стало легче жить и легче убедить самих себя в том, что они прекрасные парни — настоящий цвет Кроличьего Рода, умнее даже сорок. У них нет Старшины, — нет, откуда ему взяться? — ведь Старшина должен стать для своих Эль-Ахрайрахом и беречь племя от смерти; а здесь и не было никакой смерти, кроме одной, но против нее любой Старшина был бы бессилен. Взамен Фрит дал им певцов, болезненных и прекрасных, как пух на шипах дикой розы, оставленный малиновкой. А певцы, которые где-то в других местах могли бы стать настоящими мудрецами, не слыша ни единого слова правды, погибали под тяжестью тайны, пока не придумали эту сладкую чушь о достоинстве, о согласии — обо всем, что помогало поверить в любовь кролика к блестящей проволоке. Но одно строгое правило у них все-таки есть, причем строжайшее. Никто не смеет задать вопрос «где?», и никто не смеет отвечать на этот вопрос — разве что в песне или в стихах. Об этом надо молчать. Спрашивать «где?» — плохо, вспоминать о проволоке при всех — невыносимо. Вот за это могут избить и даже убить.
