Наверное, я был не прав в том споре с американским чиновником из Госдепартамента. Мы снова бродим то ли в «Бесах», то ли посередь «Униженных и оскорбленных». Только разговариваем все меньше, все скупее, все усталее. Нету уже сил на слова.
— Ну, ты сам все понимаешь, — сказал он мне напоследок. — Выбрал такой путь — не подставляйся.
Что же такое случилось с нами, как же это все снова началось…
Или еще не началось? Или и не кончалось никогда?
Спрашиваю у маленького сына:
— А если чудовище нападет на маму — будешь с ним сражаться?
— Буду, — отвечает мрачно, секунду думает и добавляет: — Но лучше бы этого не было.
Очень русский ответ.
Наверное, революция нужна, но лучше бы ее не было. Несколько раз я присутствовал на родах жены и помню эту невыносимую фразу: «Тужься на боль!»
Когда происходят схватки — хочется затаиться, насколько возможно расслабиться, спрятаться от боли. А врач заставляет тужиться — на боль, на схватку, на ужас. Чтоб ребенок родился.
Но кто здесь, сейчас, сегодня будет надрываться, кому это нужно — идти на прямую и раскрытую настежь боль?
Ничего не знаю про Европу, ничего о ней не могу понять, а вот Россия — это бесконечная смена варианта «лучше бы этого не было» и варианта «тужься на боль». Грозный Иван, грозный Петр — тужься на боль. Индустриализация и коллективизация — тужься на боль.
О великой войне, приходящей раз в столетие, я даже не говорю.
«Лучше бы этого не было» — столь же частое состояние. Борис Годунов, Николай Второй, Леонид Брежнев — все из этой истории.
А потом пришло чудище и съело маму.
Вот и сегодня хочется сказать так: мама, ты давно и непоправимо беременна, аборта не будет, не надейся, тужься на боль.
Тебе отвечают: нет, я не беременна, я просто так выгляжу, от кого я, в конце концов, могла зачать?
Откуда нам знать, отчего ты беременна. Но иди и взгляни на себя в зеркало — уже пора тебе, уже пора. Ничего не рассосется.
В России так заведено — здесь революцию может предвещать все что угодно. Сама природа ее предвещает.
Какие упоительные споры до сегодняшнего дня происходят: одни говорят, что Россия начала XX века была замечательной, мощно развивающейся страной. Константинополь хотели завоевать. Кулинарная книга Елены Молоховец была в каждом доме. Купцы, Нижегородская ярмарка, трехсотлетие дома Романовых. Хлебом кормили Америку. Прорыв Брусилова, наконец.
Другие — что Россия была постылой, вкривь и вкось распаханной африкой, чудовищной дырой с корявыми мужиками. Хлеба не хватало самим. Японскую войну проиграли. Средняя продолжительность жизни была тридцать два года. Царя ненавидела в первую очередь интеллигенция. «Кто начал царствовать Ходынкой, тот кончит, встав на эшафот», — мечтал Бальмонт.
