— Прокатимся, поговорим, если вы не против? — предложил он.
— Куда прокатимся?
— До вашего дома.
— Давайте. Только, если можно, побыстрее.
Мы уселись в машину и покатили.
— Что в Москве делал?
— Премию получал.
Отчего-то в машине мы сразу перешли на «ты».
Обстановка сближала. Сидим локоть к локотку, что тут церемониться.
— За какой роман премию?
Ответил, за какой.
— И экранизировать тебя будут? Какую книгу?
Ответил, какую.
Довольно ненавязчиво беседа началась, в мирных тонах. Небольшой сбой ритма произошел на вопросе:
— Ты вот известный человек — а не боишься, что тебя используют?
— Кто меня может использовать, если я сам этого не захочу? ЦРУ? Пентагон? Масонская ложа?
— Ну, и тебе можно что-нибудь предложить…
— Мне ничего нельзя предложить, у меня все есть. У меня можно только отнять.
У нас был очень односложный разговор. Мне, наверное, задали около сотни вопросов, а я дал около сотни ответов. Каждый ответ — одно предложение. Максимум два.
Собеседник спросил о том, что я делал в Польше на заседании ОБСЕ. Я там был накануне. «На людей, — говорю, — смотрел».
— А о чем беседовал с представителями иностранных посольств?
— А вот о литературе, как с тобой.
Не верит.
— Нет, серьезно, о литературе. Политика мне и здесь надоела. Ходили в кафе, обсуждали романы Достоевского и мифологическое представление о русских как о персонажах его романов. Русские не такие.
У меня спросили о моих друзьях-правозащитниках, которые, согласно убеждению моего собеседника, во время войны в Чечне были на стороне бандитов. «Вы, — говорю, — всех бандитов давно амнистировали, а правозащитники самые виноватые оказались».
…Так и приехали незаметно.
— Давай еще минут пять поговорим, — предложил мне мой новый знакомый.
Я смотрел сквозь лобовуху и вспоминал, как, уволившись из ОМОНа, едва не устроился в то учреждение, которое представлял мой собеседник. Думаю, и сам он устроился туда примерно в те же годы. Я мог бы сейчас сидеть на его месте за рулем, беседовать с кем-нибудь. Ведь разгонял же я митинги голодных рабочих в середине 1990-х, когда в нашем городе из нескольких десятков химических предприятий осталось полтора…
«По сути, мы мало чем отличаемся с моим собеседником», — подумал я, выходя из машины. Разница, собственно, в одном: если нужно будет меня посадить — он меня посадит. А я бы его не посадил, окажись… ну, за рулем.
В этом тоже, впрочем, есть какая-то достоевщина. Великий русский раздел: посадишь ли ты меня, если я тебя не посадил.
