Впереди, у самого гроба, стояли Глотов и все, кого я видел в президиуме собрания и вдоль стен коридора, по которому меня позавчера волокли. Они тоже заметили и узнали меня, и на их лицах читалось одинаковое изумление и неприкрытое беспокойство.
Я поискал глазами Портного и его постоянных спутников – никого из них не было. Вскоре, однако, в связи с названием его фирмы произошел неприятный и очень необычный для похоронных ритуалов инцидент. Около гроба, утопающего в цветах и венках, сначала случилась какая-то заминка или сбой в ритуале, сопровождаемый неуместным шумом, затем собравшиеся расступились, и появился сын покойного. На его лице читалась нескрываемая ярость, с губ срывались вполне угадываемые ругательства, в руках он держал дорогой венок, унося его от гроба, как падаль, как изгаженную тряпку. С этим венком он вышел за пределы церкви и с яростью выкинул его за дверь. Я следил за ним, когда он возвращался: в глазах злоба, челюсти решительно сжаты.
Я вышел за церковную дверь, чтобы взглянуть на причину его недовольства. С отброшенного им в ярости дорогого венка свисала черная лента с золотыми буквами: «Дорогому, безвременно ушедшему деловому партнеру от друзей из «МегаФинанс». Разумеется, венок с такой ленточкой мог вывести из себя кого угодно на этих похоронах. Сначала нахальный рейдер несет своей жертве угрозы и страх, а теперь и венок. Это называется – перебор.
Подошел священник, и собравшиеся, как школьники, сразу притихли и подтянулись. Его серебристо-черное облачение действовало гипнотически, особенно на тех, кто давно не бывал в церкви.
– Прошу самых близких и родных усопшего встать у изголовья, со мной рядом... – Голос священника эхом отдался под сводами полупустой церкви.
Тогда и произошел скандал, который я даже представить себе не мог не только в церкви, но и вообще где-либо перед открытым гробом. Первыми откликнулись на призыв священника встать у изголовья Таня с матерью. За ними просеменила старушка в черных кружевах и еще две женщины, помогавшие укладывать цветы. Сын покойного замыкал эту цепочку. И вдруг Алла, стоявшая позади всех, тоже начала протискиваться в круг ближайших родственников. Она уже подошла к самому гробу и хотела примкнуть к женщинам, но стоявший недалеко сын покойного вдруг заметил ее, и лицо его опять перекосилось в праведном гневе. То ли он разыгрывал роль убитого горем сына, не способного и не желающего сдерживаться, то ли действительно ненависть к женщине, последней подруге отца, прорвала сейчас все препоны. Он закричал, и церковное эхо в ужасе повторило впервые произнесенное под этими сводами слово:
