На второе утро проснулся бодрым, но еще ломили помятые позавчера внутренности. Время шло, пора действовать, счетчик тикал. Проверил бумажник – все на месте, только перемешано. Повертел в пальцах картонный квадратик с телефоном кареглазой Гали. И позвонил в заводоуправление – начал с мотоцикла.
Там не могли понять, что мне нужно и кто может дать разрешение на выезд мотоцикла с территории. Наконец сообщили, что никого из руководства сейчас нет и, возможно, до завтра уже не будет, все уехали на похороны, а точнее, в церковь, на панихиду по покойному директору. Я уточнил, в какую церковь, но те не знали, и я долго ждал, пока что-нибудь узнают или хоть улицу мне назовут. Узнали, сказали – церковь эта находилась на юге Москвы, в Ясеневе, от меня около часа городским транспортом. В церкви я не был уже несколько месяцев, пора тоже перекрестить лоб.
Это я сделал сразу, как только туда приехал, перед образом Спасителя над входом в церковь, и поднялся по ступеням. Раньше, замечая отпевание усопшего в крыльях какой-нибудь церкви, печальное сборище около открытого гроба, я отходил подальше, к другим иконам, к алтарю, или вообще выходил и откладывал свой редкий молебен до следующего раза. Меня всегда огорчало слишком близкое соседство высоких идей и чувств и физического тлена. Что-то в этом было от культа мертвых, со всеми этими мощами и гробами... Но в этот раз я пришел в церковь, чтобы тоже встать рядом с гробом: за несколько дней я хорошо узнал человека в дорогом полированном гробу, разделил его горести и даже ел в его доме. Я чувствовал вину перед ним: недоглядел. Какие бы оправдания я ни привел для себя, вина висела и на мне: он просил меня быть рядом, даже заплатил за это вперед. Я стоял, смотрел на его заплаканную внучку и чувствовал свою вину еще острее.
Панихида пока не началась, люди только осваивались с необычным для них окружением, звуками, запахами, а некоторые заводские безбожники и вообще попали в эту церковь впервые. Священник был еще занят, тройка певчих перебирала нотные листы. Букеты цветов и венки плыли из рук заводчан и ложились под гробом.
Я встал в сторонке так, чтобы всех видеть. Внучка Таня стояла рядом с незнакомой молодой женщиной, и я сразу определил, что это – ее мать, они были похожи. Таня меня заметила, глаза наши встретились, и я сдержанно ей улыбнулся. Подошли еще люди, и среди них Алла, в стильном траурном наряде. Встала отдельно от всех, сзади, и я видел, как она впилась глазами в лицо покойного.
