Естественно и последовательно ноги его привели на неминуемую площадь имени деятеля Канцурова. Чайная «Эрмитаж» стояла закрытая, отражая мертвый свет всеми четырьмя витринными окнами, зато полыхал изнутри электрическими лучами муниципальный особняк напротив. У плетня «жалоб и предложений» толпился жаждущий правды народ, одолевавший агрессивными требованиями примостившегося в печали на завалинке градоначальника Волгодонского. Рядом, у каретного подъезда, пыхтел вонючим дизелем самый что ни на есть обычный молоковоз, с облезлой цистерной и не умытой от грязи водительской кабиной. Собственно шофер этого полезного транспортного средства копошился тут же, под откинутым крокодильим капотом, из заднего кармана его обвислых штанов уныло выглядывала крестовая отвертка. К нему-то Яромир и решил обратиться за объяснениями. Водитель молочного фургона вдруг показался инженеру чуть ли не родным по крови человеком: настолько отвык он за прошедшие всего-то несколько дней от нормальных в любом ином месте разговоров и отношений, что Яромира взяла даже и тоска. Он подошел и демонстративно-солидарно заглянул, пристроившись рядом с шофером, в звериную пасть чихавшей мотором машины.
— Соленоид барахлит, — чуть повернувшись к инженеру, поведал о своих бедах водитель молоковоза, усатый немолодой дядька, страшно чумазый от носа до скального выступа острого подбородка. Будто бы молоковоз нарочно харкнул своему хозяину в лицо машинным горелым маслом. Впрочем, глаза у дядьки были спокойные и дружелюбные, как у сытой и довольной жизнью дворняжки. Один глаз вишневого темного цвета, другой ореховый в крапинку. Забавно.
— А вы закоротите напрямую, до ремонтной как-нибудь и дотянете, — посоветовал чумазому шоферу Яромир. — Только смотрите, генератор не спалите. Держите обороты на семидесяти и не газуйте резко.
Шофер посмотрел на Яромира уважительно, как на спеца, знающего толк в болезнях любого «железного коня», совет охотно принял, будто бы и сам давно размышлял на ту же тему, но без постороннего вмешательства не отваживался принять окончательное решение о судьбе своей захромавшей некстати клячи.
— Николай, — вскоре протянул он нечистую от трудов ладонь Яромиру, закончив оказание первой помощи пыхтящему надсадно кормильцу.
Яромир руку принял, назвал свое имя, после, стараясь скрыть жгучую заинтересованность, спросил:
— Из-за чего сыр-бор? — и указал в сторону плетня, где тем временем разгорались нешуточные скандальные страсти.
