— Добрый вечер. — Он поздоровался совсем негромко, непонятно на какое чудо рассчитывая, доморощенный оркестр грохотал так, что с морщинистого, давно не крашенного потолка отлетала штукатурка. Но все равно представился: — Яромир.
Однако, к несказанному удивлению, его услышали.
— Майя, — так же коротко ответила девушка.
Звук ее голоса он услышал тоже.
— Пойдемте танцевать, — предложил Яромир, задыхаясь от собственной наглости. Квартет по счастью грянул унылую и мотающую кишки, зато медленную и долгую «единственную мою».
— Пойдемте, — согласилась Майя, не выказав ни радости, ни удивления, ни легкой горделивой строгости. Но не пошла, а вновь будто полетела, поплыла по воздуху.
Красивое платье. Невольно отметил инженер, уже когда вступили в круг и он смущенно обнял Майю за талию, на «пионерском расстоянии», его и без того прошиб озноб. А платье и в самом деле было удивительным. Белое и не белое, скорее никакого цвета, но впитавшее в себя и вечерний отсвет люстр, и переливы огоньков, бегущих над эстрадой, и даже блеск его собственных, черных, как агат, глаз, сейчас сияющих от возбуждения. Не хмельного, настоящего. Он не смог бы описать в этот миг лицо Майи, если бы его спросили вдруг, лишь одно слово «прекрасное», и еще, быть может, «нежное»; тем более все это не имело ровно никакого значения… Он танцевал с девушкой. С девушкой своей мечты.
Внезапно по залу пролетел наполненный резкими звуками вихрь, и сразу следом ропот возмущенного негодования. Потом раздался усиленный микрофоном выкрик «Доколе!», поддержанный разом во всех концах вестибюля, будто ответило многоголосое эхо. Очарование танца было нарушено. Инженер, яростно прикусив губу, огляделся в поисках виновника безобразия.
Виновников он сразу же обнаружил целую тучу. На лепных карнизах, на угрожающе закачавшихся люстрах, на прическах дам, на шевелюрах кавалеров. По зале, бесстыдно скалясь и демонстрируя нарочно голые зады, бестолково металась стая белых обезьян.
Маленькие твари, размером не превосходящие кошку, явно были настроены на всевозможные бесчинства. Но и разнородная толпа отнюдь не впала в панику, даже напротив, мгновенно сорганизовавшись, заняла круговую оборону. В шкодливых приматов полетели пластиковые стаканы, бутылки из-под пепси-колы и напитка «Буратино», некоторые дамы, вооружившись туфлей, пошли в наступление, нещадно раздавая шлепки визжащим, кривляющимся проказникам.
В руках завклубом Лубянкова появилась, невесть откуда, целая стопка черных шелковых цилиндров, Большой Крыс, со свирепым выражением на пергаментном лице, посылал по очереди элегантные уборы в обезьян, оккупировавших люстры. Один из цилиндров загорелся от свечи, на головы сражавшихся посыпались хлопья горевшей саржевой подкладки. Макаки (или бабуины, кто их разберет) не отставали, осыпали осаждавших кусками штукатурки, плевками и собственными какашками. Разгорелся натуральный «бой в Крыму», а благодаря чадящему цилиндру, дыма тоже было довольно.
