Рука его как-то сразу обмякла, или это ей только показалось? И почему он молчит? Роберта заерзала. Стэн порывисто сжал ее в объятиях и припечатал губы поцелуем.
— Милая моя, — прохрипел он, — ты ведь знаешь, как сильно я тебя люблю?
— Да, Стэн, конечно, знаю. — Роберта удивленно подняла на него серые глаза. — Как мне не знать? Ведь я тоже люблю тебя.
— Тогда помоги мне.
— Помочь тебе? В чем, милый? Расскажи мне. — В глазах ее заплескался страх, и девушка невольно вздрогнула от внезапно охватившего ее дурного предчувствия.
— История не слишком приятная, Берта, — начал Стэнли Николс, ослабив объятия. — Видишь ли, я родился не в том квартале. — В его голосе внезапно зазвучали горькие нотки. — Родители мои были бедны как церковные мыши. Нет, не просто бедны, как многие другие, я назвал бы это отвратительной нищетой, до омерзения. Мать моя умерла, когда я еще в школу не ходил. Я ее не помню, да и помнить не желаю. Отец меня бросил. Хорошо, что добросердечные соседи не оставили сироту в беде, приглядывали за мной, так что считай, что рос я сам по себе.
— Разве это имеет какое-нибудь значение, дорогой? — успокоила его Роберта. — Я же не твою семью люблю, а тебя.
Но Стэн, казалось, не слышал ее слов и продолжал дальше, не обратив на них никакого внимания. Волна памяти захлестнула его.
— Вскоре я пошел в школу. Каждый день мне приходилось пересекать поместье Бартлеттов. Там жила одна девочка, милый, хрупкий и очень болезненный ребенок. Матери у нее не было, зато отец считался самым богатым человеком во всем городе — и самым романтичным, не от мира сего. Старая тетка, которая жила с ним, — и того хуже. Эта маленькая девочка — Сильвия — частенько поджидала меня, и мы подружились. Как-то она пригласила меня к себе в гости, так я познакомился с ее отцом и старой теткой. С этого самого дня после школы мы играли с ней до самого вечера. Она обучила меня теннису и танцам, как сама умела, конечно. Полагаю, она была хорошей ученицей и схватывала все на лету, а потом оттачивала свое мастерство на мне. Взамен я научил ее плавать как рыба, разводить костер и идти по следу как настоящий скаут. О да, не удивляйся, в воскресной школе меня приняли в скауты. Миссионеры, — пробормотал он.
Роберта с сочувствием сжала ему руку. Как здорово! Он поднялся сам, ценою собственных усилий!
— В один прекрасный день Сильвия решила, что она больше не станет посещать частную школу. Захотела вместе со мной ходить в обычную. Я нравился ее отцу, он, бывало, говорил, что завидует моей силе воли и амбициозности. Насмешка жизни. По-видимому, он был начисто лишен инициативности. Повторял, что бедность — путь к заоблачным вершинам. Я не стал говорить ему, что бедность — проклятие человечества, она разъедает не только тела, но и души. Не сказал потому, что, даже, несмотря на свое малолетство, уже научился раскрыв рот выслушивать откровения великих мира сего, их приближенных и просто богатых. С тех пор мы с Сильвией стали ходить в одну школу. Она была совсем недалеко от дома, и обычно мы шли пешком, но в ненастные дни за ней приезжал шофер, он и меня тоже забирал. Иногда мне казалось, его воротит от этого, то есть я хочу сказать, от того, что надо возить меня. Он был строгий малый и свято верил в нерушимость богатства и неприступность замков. Я в категорию уважаемых людей явно не попадал. В старших классах мы тоже учились вместе: я и Сильвия. Сам не знаю, как и где подцепил эту мысль, но я вбил себе в голову идею, что хочу стать врачом. Полагал, что сумею пробиться и в колледж, и в медицинскую школу. Я был просто одним из сотен тысяч глупых юнцов и даже не понимал всей грандиозности поставленной передо мной задачи. Вскоре я закончил школу и получил стипендию. Мистер Бартлетт подарил мне ручку с пером, а его тетушка на пару с Сильвией — золотые часы.
