Он протянул мне руку. И я принял ее. Это могло что-то значить для него, быть своего рода символом примирения, но для меня это ровным счетом ничего не значило.
Отец помог мне подняться на ноги. Я вытер кровь со рта тыльной стороной ладони.
— Можно взять ружье? — спросил я.
Он с минуту изучающе смотрел на меня, потом покачал головой. Затем повернулся и поднял с пола оба ружья.
— Может быть, завтра, — не глядя на меня, сказал он. — А теперь пойдем-ка домой.
«Да уж, — подумал я. — Пойдем».
Тем вечером, после обеда, папа пошел прогуляться, объявив, что необходимо проверить изгородь, но я понимал, что на самом деле он хотел, чтобы мама поговорила со мной с глазу на глаз. Обычно он брал меня с собой, указывал те места, которые следовало подремонтировать, и поучал, что я должен быть мужчиной. Но в тот вечер мы с мамой сидели на веранде одни и разговаривали, вернее, говорила она, а я, пытаясь слушать, пялился на ряд колючей проволоки, пока папа, прощупывавший каждый ее дюйм, не скрылся из виду.
Когда говорила мама, я держал рот на замке. Это был один из моего набора приемов но искусству выживания, которые преподал мне папа, хотя сам он об этом даже не догадывался, — никогда не говорить о себе лишнего. Особенно сейчас, потому что ее слова звучали так, будто это говорила вовсе не она. Неожиданно она заговорила, как папа.
Мама разразилась смесью извинений, беспокойства и ласковых слов вперемешку с вопросами.
— Неужели это в самом деле так плохо? — спросила она теми самыми словами, которые бесили ее, когда они исходили от отца.
Я не чувствовал необходимости отвечать на этот вопрос, поскольку она сама уже раньше столько раз отвечала на него. Как я и думал, она заполнила предоставленную мной паузу нужным ответом.
— Ты должен прекратить подобные выходки, — сказала она. — Я не знаю, откуда это вдруг взялось, но этим ничего не добьешься. Все это просто сводит с ума твоего отца.
Ее слова, а также синяк, который по-прежнему темнел у нее на лице, ослабили мою бдительность.
— Мама, я не думаю, что папу что-то сводит с ума. Ты сама это знаешь. Ты должна это знать. Он и без того сумасшедший.
— Ох, Робби, ты не помнишь его таким, каким он был, — сказала мама и подтянула ближе ко мне свой стул. — Ты был слишком мал. Как ты мог помнить? Вот это все и сводит его с ума. Он любит нас, Робби, ты должен в это верить. Я понимаю, тебе хочется, чтобы все снова стало как прежде, потому что именно этого хочет твой отец. Но это невозможно. Мы никогда не сможем вернуться.
