Я сгреб рисунки и спрятал их за спину.
— Не дам! Я знаю, что ты хочешь сделать! Показать им?
— Я уже показала, — улыбнулась мама. — Сегодня утром. Они похвалили.
— Что — о-о? — закричал я. — Зачем ты это сделала! Кто тебе дал право — без моего разрешения? Уйди! Я не хочу тебя видеть!
Я был возмущен своеволием мамы.
— Извини, сына, — стала оправдываться она. — Они завтра уезжают, а я хотела посоветоваться…
— Как ты могла?!
Мне было стыдно многих рисунков, и если бы я знал, что их выставят на обозрение, постарался бы нарисовать получше. А так — позор! Стыд!
— Здесь одно барахло! — бурчал я. — Надо было хоть из коробки взять, под столом, — там хорошие!
— Я и взяла из коробки!
— Да? — удивился я. — Какие? Где? Я не вижу!
После тщательной ревизии рисунков я пришел к выводу, что половину из них можно было выбросить.
— Что им тут могло понравиться? — недоверчиво поинтересовался я.
— Все понравилось. Они с удовольствием приняли бы тебя в школу.
— В какую школу?
— Ну, в эту… при Академии художеств.
— Правда? В Москве?
— Да.
— А сколько дорога стоит? — спросил я и сам же себе ответил: — Дорого…
Мама вздохнула:
— Да. Все упирается в деньги.
Примерно такой же финал ожидал меня, когда я захотел учиться играть на скрипке.
— Я бы так мечтала! — сказала мама. — Только у кого просить денег?
Не знаю почему, но звук скрипки всегда производил на меня завораживающее впечатление. У нас была пластинка с красивой скрипичной музыкой, я мог слушать ее бесконечно. Интересно, как долго можно находиться под гипнозом? Минуту, две, час?
Я околдован пеньем скрипки до сего дня.
И все‑таки я нашел себя.
В тринадцать лет у меня началась мутация голоса и прорезался басок.
Примерно за две недели до Нового, 1958 года ко мне подошла Лида П., которая мне очень нравилась, и сказала:
— Мы готовим новогоднее представление. У нас есть все звери, но нет медведя. Хочешь быть медведем?
— Не — а, — отмахнулся я.
Почему? Я стеснялся выступать перед публикой. Но стоило ли признаваться?
— Не хочу, — сказал я.
— Жалко. Играли бы вместе. Там у зайчика с медведем дружба.
Лида сказала это так проникновенно, что внутри меня что- то дрогнуло.
— После каждого выступления, — добавила Лида, — мы будем получать подарки. Ну, знаешь, конфеты, орешки…
Я невольно сглотнул слюну. Мое голодное воображение нарисовало целую гору конфет, ведь каникулы длятся долго. Я заколебался.
— Ну чего ты такой? — ласково пожурила Лида и положила свою мягкую ручку на мою. — Будь медведем.
