Я не знал, что делать.
Когда дети немного поостыли, я подобрал с пола свой скарб и лег с ним в кровать.
Проснулся оттого, что горели ноги. Самым натуральным образом горели: между пальцами торчали горящие клочки бумаги, и я, стараясь сбить огонь, «крутил велосипед», доставляя окружающим несказанную радость.
Но этого было мало. Разгулявшись, мальчишки стали задирать кверху зады и, поднося к ним горящие спички, звучно пердеть. В разных концах палаты вспыхивали живые факелы. Хохот стоял невообразимый. Особо выделялся конопатый мальчишка лет тринадцати, видимо, лидер группы. Его факел был как настоящий огнемет. Когда стрельба поутихла, лидер подбежал ко мне, выдернул из‑под подушки мои новенькие кальсоны и крикнул:
— Я возьму твои, а ты — мои…
— …его — обоссанные, — уточнил кто‑то.
Лидер тут же съездил ему по шее.
— Я тебя за «обоссанные» самого обоссу, хочешь?
— Иди ты!
Я сказал конопатому лидеру:
— Бери кальсоны. Я вообще их не ношу.
— Молоток! Правильно делаешь! — одобрительно отозвался мальчик. — А носки у тебя какие?
— А?
— Носки какие, говорю, — теплые, толстые?
— Да. Мне их тетечка выдала.
— Зер гуд! Гони!
— Хорошо, ладно…
Утром, когда собирался в школу, я обнаружил еще и потерю рукавичек. Словом, оказался налегке в самый разгар зимы. Даже в школе, которая отапливалась, меня колотило от холода.
Я застудил почки.
В духовом оркестре мне поручили играть на альте. Играть надо было всего одну вещь: «Похоронный марш». Больше мы ничего не умели. После похорон бедным сироткам, то есть нам, давали печенья и конфет. Между тем участвовать в медленной и долгой процессии было для меня настоящим испытанием, так как я очень боялся описаться.
В детском доме я научился многому — курить, драться и воровать.
Воровали мы так. Зайдя в булочную — кондитерскую, один из нас принимался отвлекать продавца:
— Нет, не ту булку… нет, левее, нет, ниже…
А другой тем временем выгребал из‑под весов все, что там скопилось: конфеты, сушки, печенье.
Мы были дети, а потому с жадностью набрасывались на добычу прямо у двери магазина. Некоторые продавцы покрикивали на нас, другие делали вид, что не видят. А одна женщина — с дрожащим подбородком — сама наложила нам в кулек сладких обломков и сказала:
— Вы за все уже заплатили, ребятки. Ступайте.
Ей было нас жалко.
Курили мы вовсю. «Бычки» подбирали в парке, у мужского туалета. Прохожий, зайдя в невысокую кабинку, снимал штаны, садился на корточки и принимался просматривать газету.
