Звезды.
Тысячи звезд. Вероятно, их были миллионы, но он видел всего несколько тысяч. Этого было вполне достаточно. Звезды, сплошным ковром усеявшие небо над прозрачным куполом, изливали на пленников свой свет. Звезды переливались всеми цветами радуги, рассеянные по небу, как драгоценные камни по черному бархату, они светили — во всем своем галактическом величии — сквозь хрустальный потолок большого загона. Было ли это сделано намеренно, или у виленджи произошел сбой в компьютерных программах, Уокер не знал и понимал, что никогда не узнает. Темнота продолжалась всего пару минут. Потом она исчезла. Вернулось искусственное небо с его ровным, нейтральным голубым цветом. По небу плыли никогда не проливавшиеся дождями искусственные облака. Приближался неотвратимый искусственный закат.
Глаза Уокера почему-то наполнились слезами. Глядя на чужие звезды, он стоял и, не произнося ни звука, тихо плакал. Джордж неподвижно сидел рядом и смотрел на друга, на этот раз не виляя хвостом.
Помолчав, он сказал:
— Я бы тоже заплакал, если бы мог, но собаки не плачут. Они способны только немо переживать.
Опустившись на корточки и не отрывая взгляда от неба, на котором только что были видны звезды, Уокер запустил руку в лохматую шерсть. Он принялся гладить пса, закрывшего глаза от этого мимолетного удовольствия.
— Все правильно, Джордж, я уверен, что ты чувствуешь сейчас то же, что и я.
— Что еще я могу чувствовать? — Вывернувшись из-под ласкающей руки друга, пес встал и направился к палатке. — Пошли поедим. У тебя, кажется, оставались те энергетические плитки? Не те, которые с гранулами, — они отдают пластиком, а другие — с сушеными фруктами.
Выпрямившись, Уокер вытер слезы и кивнул:
— Думаю, что да. А в чем дело? Ты голоден?
Джордж обернулся через плечо:
— Нет, не особенно, но от еды чувствую себя лучше. Любой вкус Земли лучше чем ничего.
Еще раз кивнув, Уокер пошел за собакой.
— Думаю, там еще осталась пара плиток, одну из них мы с тобой и съедим.
Направляясь к палатке, он все больше и больше сомневался в том, что они все еще находятся где-то поблизости от теплого, дружелюбного, омытого океанами комка грязи, который они с Джорджем считали своим домом.
Дни текли бесконечной чередой, словно песок сквозь пальцы. Уокер мог считать эти дни, так как, к счастью, его часы продолжали работать. Помимо того что они указывали время и даты в трех часовых поясах (теперь абсолютно для него не важных), в них была адресная книга, с них можно было выйти в Интернет (теперь абсолютно недоступный), в часы был встроен спортивный секундомер и еще с десяток других функций. В чипе часов были две видеоигры. Несмотря на одолевавшую его скуку, Уокер не играл в них, так как берег батарейки. Знание времени (тихоокеанского, центрального и восточного) поддерживало в нем слабую иллюзию неразрывной связи с домом. Маркус страшно боялся утратить эту последнюю связь.
