– Ну.
– Вот же сука! Трахнула так! Да на людях!
Федор резко затормозил машину, выскочил из кабины, открыл дверцу.
– Вылазь, – сказал он глухо председателю. – Вылазь. Неча.
– Не здесь, Федор, давай на пасеку. Я скажу тебе когда, – не понял его председатель.
– Вылазь давай, я с вами не поеду. Ехай пехом, потом поднимай шмон, мне все равно. Вылазь!
– Ты чего? – удивился председатель, становясь на подножку, моргая и решительно ничего не понимая.
– Не имеешь права, пред, оскорблять девчонку.
– Чего-то не понимаю. Говори до конца.
– Наталку.
– Ага, вот что! Я оскорбил? Когда такое было, говори, никогда я ее не оскорблял.
– А сейчас ты как ее назвал?
– Может, слово какое сорвалось нехорошее, но я ее не оскорблял. И такое не говори. Я за нее сам кого хочешь выпорю, надаю так, что с двух метров родственников не узнаешь! Чепуха какая! Изничтожу напрочь того!
– Ты ведь сказал, пред!
– Ничего я не говорил. Врешь ты! Скажи, какое слово?
Федор сказал.
– Я! – вскрикнул председатель. – Врешь, такой-сякой! Ты сам сказал это. Как ты посмел о ней так подумать? Бандит! Прохвост с большой дороги. Я тебе покажу!
Председатель удивительно ловко схватил Федора за ворот рубахи.
– Это ты о ней такое сказал? Я о тебе, Федор, по-другому думал, а ты вот как? Я тебя знать не хочу, я тебя видеть не желаю. Прочь с дороги!
Председатель спрыгнул с подножки и, сильно хромая, пошел по обочине. Федор растерялся. Через минуту ему показалось, что действительно ослышался и возвел напраслину на человека. Посомневавшись, ругнул себя на чем свет стоит, поехал вслед за председателем.
– Садись, пред, – сказал он.
Председатель глянул на него, ничего не сказал и продолжал ковылять по обочине.
– Садись, пред. Я, пред, извиняюсь. Честное слово!
Председатель, не глядя на Федора, сел в кабину, нахмурился.
– Как ты мог подумать даже такое? – покачал он головой. В его голосе сквозила горечь.
– Я нечаянно, пред. Показалось.
– Чего ты, Федор, стал заступаться? Ты что, все время такой дурной да заступчивый или как?
– Какой такой?
– А вот так, чтоб за всех заступаться? Я не имею права отругать кого? Имею. Тебя в детдоме не научили такому?
– Чему?
– О людях рассуждать, иметь мнение. Я это слово, Федор, за которое ты на дыбки вскинулся, сказал. Я вспомнил. Но сказал для сильного выражения, чтобы сказать, вот, мол, смотри, какая она не дурная, а хорошая. Я любого ругать не буду, если с него ничего не возьмешь, понял? Я бабу ругнул, как мужика, это не всем такое. А ты слово по-другому раскусил. Вот я и обозлился. Понятно, меня такое разозлило. Я даже вскипел. Я иначе не могу. Она меня при людях стукнула! Такое мог сделать знаешь какой человек? Не нюня, а стоящий! Вот какой. У нас в колхозе сто лет такого не было, а в деревне вообще, почитай, и все тысячу лет или целых две тысячи. Такая у нас деревня, что с бабами строго обходились всегда. Это первый случай, а с председателем, думаю, первый в области. А ты подумал иначе. Откуда у тебя такое? Ты в детдоме рос, ты что-то на таких не похож. Я знал одного, так я ни одного слова понять его не мог. Такое крутит, такое мелет. По три раза на день его в милицию забирали. А у тебя черт-те что!
