Через минуту председатель успокоился и виновато поглядел на Федора.
– Ты, Федя, извини. Так получилось, Григорий Ксенофонтович. Не могу, милый, хоть что тут.
– Надо извиняться, – сказал старик, – ты уж больно горяч.
– Извиняюсь. Сам виноват. Это уж точно. Сколько раз давал себе слово молчать, но не вытерпливаю, режь меня, хоть бей, не могу. Пойдем, хорошие, выпьем. А извиняться я извиняюсь…
Председатель заковылял на веранду. За ним Федор и старик. Федор сел и подумал о том, что слышал от бухгалтера. Он посмотрел внимательно на старика и председателя, и ему не хотелось уезжать. «Но не впервые мне уезжать, – подумал Федор, – не впервые уезжать от знакомых людей».
Выпили кориандровой водки, закусили огурцами, помидорами. Молча пили, молча закусывали, тихо и спокойно. А так Федору стало хорошо в этом доме, в темноте, рядом сидели председатель и старик.
На улице кричали гуси, быстро темнело. Дул ветер, остервенело налетая на сад, и от гусей и ветра было столько шума. Свет не зажигали. Федор чувствовал внутри себя какую-то печаль, чувствовал ее и думал, что она пройдет, лишь только уедет отсюда. И будут еще новые встречи, новые люди… Одно не понимал: почему не хочется уходить, почему с этими людьми ему как-то особенно хорошо? Председатель налил в стаканы водку.
– За счастье! – сказал он. – Чтоб оно не уходило.
Слышно было, как на улице дул ветер, как он свистел в щелях и как в саду кряхтели от него яблони, роняя на влажную землю яблоки.
Старик включил свет, оглядел всех и выключил. Стало вновь темно. Иногда в окно заглядывал выпадающий из туч месяц.
– Чего тебе? – спрашивал его председатель. И месяц исчезал в тучах.
– За счастье выпили, – сказал старик. – За какое? Вот, Дмитрич, скажи?
– Не-е. Младший у нас Федор, пусть он скажет. Я свое дело знаю. Пусть он скажет.
– Ты же начал, Дмитрич, чего ты отбрыкиваешься?
– Не-е, пусть Федор, – не сдавался председатель. – Он молодой, ему и карты в руки.
– Не знаю, – сказал громко в наступившей темноте Федор.
– Не знаешь? – удивился Дмитрич. – Хорошо. Хорошо. Скажи, почему не знаешь? Говори, почему не знаешь? Это принципиально. Вот ты молодой, а не знаешь, как это так понимать? Должно быть, стыдно. Так говорю? Так. А что не так? – обратился он к старику, приподнявшись за столом. – Вот я сейчас очень счастлив. Вот как!
– Ну скажи, пред? – попросил Федор.
– Я замечательно счастлив. Почему? Отвечу, подождите. Вот у меня сидишь ты, Григорий Ксенофонтович, и Федор, а вас я люблю. Сидим с теми, кого я люблю, и я счастлив от этого вот так. Сейчас мне больше ничего не надо, никого, кроме вас, кроме того, что сидим, говорим и малость выпиваем. Так говорю? Так. Такое бывает редко. Очень даже редко.
