Порывисто сняла перчатку, царственным жестом протянула руку для поцелуя.
Полковник приник ртом к благоуханной, неожиданно горячей коже. От прикосновения закружилась голова — самым натуральным образом, как после пары штофов жженки.
— Довольно, — сказала барышня, и Лагранж опять не посмел своевольничать. Даже попятился. Это надо же!
— Как… Как вас зовут? — спросил он задыхаясь.
— Лидия Евгеньевна, — рассеянно ответила она, шагнула к полковнику и поглядела куда-то поверх его плеча.
Феликс Станиславович обернулся. Оказывается, они стояли на самом краю утеса. Еще шаг назад, и он сорвался бы с кручи.
Лидия Евгеньевна простонала:
— Я здесь больше не могу! Туда, я хочу туда!
Размашистым жестом показала на озеро, а может быть, на небо. Или на большой мир, таящийся за темными водами?
Перчатка выскользнула из ее пальцев и, прочерчивая в пустоте изысканную спираль, полетела вниз.
Касаясь друг друга плечами, они наклонились и увидели внизу, на каменистом выступе белое пятнышко, покачивающееся на ветру.
Неужто придется лезть? — мысленно содрогнулся полицмейстер, но пальцы уже сами расстегивали пиджак.
— Ерунда, — бодро сказал Феликс Станиславович, надеясь, что она его остановит. — Сейчас достану.
— Да, я не ошиблась в нем, — кивнула сама себе Лидия Евгеньевна, и после этого полковник был готов не то что лезть — ласточкой кинуться вниз. Страха как не бывало.
Цепляясь за корни, острожно нащупывая ногами камни и малейшие выступы, он стал спускаться. Раза два чуть не сорвался, но уберег Господь. Подвижная белая полоска делалась все ближе. Хорошо хоть перчатка не улетела в самый низ, а зацепилась посередине обрыва.
Вот она, голубушка!
Лагранж дотянулся, сунул шелковый трофей за пазуху. Посмотрел вверх. До кромки было далеконько, ну да ничего — подниматься проще, чем спускаться.
Выбрался на вершину не скоро, весь перепачканный, искряхтевшийся, мокрый от пота.
— Лидия Евгеньевна, вот ваша жантетка! — триумфально объявил он, озираясь.
Только не было на холме никакой Лидии Евгеньевны. Исчезла.
* * *
— Так, говорите, вы его дядя по материнской линии? — переспросил Коровин, внимательно глядя на Феликса Станиславовича и почему-то задержавшись взглядом на шее визитера. — И служите, стало быть, в банке?
Лагранж чуть ли не час проторчал в кабинете у доктора, а никакого толку пока что не выходило. Донат Саввич оказался собеседником трудным, не желающим поддаваться психологической обработке, правила которой были разработаны лучшими умами Департамента полиции и Жандармского корпуса.
