За окном вспыхнул пронзительный молочно-белый свет, он бил сразу во все стороны, навылет прошибая жалюзи разноцветными лучами, но почему-то от него не становилось светлее...
- Фокс! - испуганно позвала девочка. Он завертелся на месте. Люстра ходила ходуном, беспрестанно звякая стеклянными плафонами. Землетрясение?
Вилка телевизора со взрывом и вспышкой искр вырвалась из розетки. Так не бывает!
Он шагнул к завешенному окну. Меряющий свет полосами лег на его растерянное лицо.
Что происходит? Все-таки землетрясение? Тогда надо хватать Саманту и бежать вон из дома. Круглая медная ручка входной двери медленно повернулась сама собой. Раздался скрип. Дверь распахнулась, и сквозь нее ворвался поток хлещущего во все стороны пронзительно чужого света.
В слепящем потоке постепенно прорисовалась человеческая фигура. Отчетливей всего видны были ноги - длинные, тонкие, стоящие почему-то неуклюже, словно они неуверенно держались на земной поверхности...
Отчаянный визг вывел Фокса из столбняка. Мальчик обернулся. Его сестра, раскинув руки, висела в воздухе посреди комнаты - на высоте своего роста, длинные волосы волной свешивались вниз, струясь с запрокинутой головы. Подол платья облепил коленки сверху и тряпкой провис под ними...
Фокс как подброшенный рванулся вверх по стене - на стул, на спинку стула, на полку - к деревянной коробке на шкафу, задвинутой поглубже. Не удержал, она вывернулась из рук, грохнула об пол. Из-под отскочившей крышки вылетел отцовский пистолет. Фокс прыгнул на него сверху, потянулся к рукоятке...
И с новой силой ударил слепящий поток из дверей. Фигура чужака на несколько секунд прорисовалась целиком. Он стоял - нет, словно висел, касаясь ногами земли, - на пороге, высокий, слишком тонкий для человека, с удлиненной, сплющенной с боков головой.
Фокс застыл, не в силах двинуть даже пальцем. Все силы его ушли на то, чтобы повернуть голову - и успеть увидеть, как Саманту втягивает в себя постепенно гаснущий световой квадрат, раскрывшийся на месте окна...
Вот тогда он впервые и ощутил настоящее бессилие - чувство, которое преследовало его всю дальнейшую жизнь. Невозможность помочь, невозможность доказать, невозможность объяснить - все это стояло в одном ряду. И сцеплены эти невозможности были между собой так прочно, что не оставалось сомнений: они - звенья одной цепи и вызваны одними причинами... только и это тоже невозможно было доказать.
Для себя Молдер уже давно уяснил: патологическое неверие подавляющего большинства человеческих существ в то, что контакт с иным разумом давным-давно состоялся, и состоялся совсем не так, как им, человеческим существам, хотелось бы, - это неверие внушено именно иным разумом и поддерживается постоянной пиаровской кампанией в газетах и на телевидении; кампания проводится настолько грамотно, что стала самоподдерживающейся; противопоставить неверию, которое, в сущности, не что иное как "вера в отсутствие" - нечего. Даже самые четкие и прямые доказательства будут априорно, без всякого рассмотрения, отметаться с насмешками...
