Тем временем ветер все крепчал и крепчал. Невозможно было устоять на ногах против его напора; после нескольких минут ползанья против ветра матросы чувствовали себя обессиленными. Герман со своими канаками продолжал упорно работать, подвязывая паруса.
Ветер рвал с матросов их тонкие рубашки. Матросы двигались медленно, как будто их тело весило целые тонны, и все время держались за что-нибудь обеими руками.
Малхолл дотронулся сначала до одного из матросов, потом до другого и показал на берег. Тростниковые сараи исчезли, а дом Парлея качался точно пьяный. Вследствие того что ветер дул вдоль острова, дом оказался защищенным кокосовыми пальмами, росшими на протяжении нескольких миль, но гигантские волны подмывали и разрушали его фундамент. Дом уже почти съехал с песчаного откоса, он неминуемо должен был погибнуть. Деревья не качались. Согнутые ветром, они так и застыли в этом положении. Внизу, на берегу, клокотала белая пена. Шхуны ныряли и прыгали по волнам, как щепки. «Малахини» по временам черпала носом и даже боком, и палуба ее была залита водой.
— Теперь настало время пустить в ход вашу машину! — заревел Гриф, и капитан Уорфилд пополз к машине, отдавая приказание диким криком.
«Малахини» выправилась, когда машина заработала. Волны продолжали захлестывать палубу, но шхуна не так жестоко дергалась на якорных цепях. Все же невозможно было совершенно ослабить цепи. Вся работа машины в сорок лошадиных сил была достаточна только для того, чтобы заставить цепи натягиваться несколько меньше. А ветер все еще усиливался. Маленькой «Нухиве», стоявшей рядом с «Малахини», ближе к берегу, было плохо: машина была испорчена, и капитан остался на берегу. «Нухива» так глубоко погружалась в воду, что каждый раз возникал вопрос: сможет ли она вынырнуть. В три часа вечера она не успела еще выбраться из одной волны, как на нее нахлынула другая, и больше она не показалась на поверхности моря.
Малхолл посмотрел на Грифа.
— Залило трюм, — последовал ответ.
Капитан Уорфилд показал на «Уинифрид», маленькую шхуну, которая то поднималась, то опускалась на волнах около них, и что-то закричал Грифу на ухо. Слова раздавались неясно, по временам вовсе ничего не было слышно, так как воющий ветер относил слова.
— Жалкое, гнилое суденышко… держали якоря… Как оно только держится… Стара, как Ноев ковчег…
Час спустя Герман указал на «Уинифрид». Битенги, передняя мачта и большая часть носа были разрушены. Осталось пять судов, и из них только на одной «Малахини» работала машина. Боясь, чтобы их не постигла участь «Нухивы» и «Уинифрид», две шхуны последовали примеру «Роберты» и, разорвав якорные цепи, понеслись в пролив. «Долли» шла первой, но у нее тотчас же снесло штормовой парус, и она разбилась на подветренной стороне атолла, близ «Мизи» и «Кактуса». Несмотря на гибель «Долли», «Моана» все же рискнула повторить ее маневр, но и ее постигла та же участь.
