— Будет исполнено, — согласно кивнул юноша.
— А я вот еще о чем попрошу вас, уважаемый Константин Осипович, — вновь повернулся к Ягельскому Самойлович. — У меня помощников нехватка. Было пятнадцать подлекарей — все заразились, только троих из них и удалось спасти. Вот Сухонин последний, кто еще на ногах. Нужны подлекари, и лучше бы из тех, кто уже переболел этой заразой.
— Ну и задачку вы поставили, — покачал головой Ягельский. — Будем думать…
— Ладно, — заспешил Самойлович. — Осматривайтесь тут дальше, а мне надо в хирургическую.
Доктор Ягельский вместе с Серафимом Сухониным обошел подсобные помещения больницы. Осмотрел все. Под конец спросил у подлекаря:
— А что вы с трупами делаете?
— Хороним на монастырском кладбище. Заворачиваем в простыни, пропитанные уксусом, и хороним в глубоких могилах. Гробов вот только не хватает. А поначалу сжигали. Но доктор Данила… Простите! Это мы так нашего доктора называем. Доктор Самойлович распорядился хоронить в земле. Но опять же никаких похоронных церемоний соблюдать не дозволяет…
— Это правильно, — проговорил Ягельский. — Постой, постой!
Неожиданно для себя Константин Осипович увидел, как бородатые санитары вытаскивали из палаты, мимо которой они с подлекарем проходили, труп молодого мужчины. Присмотревшись, Ягельский с трудом опознал в умершем своего знакомца поручика Никиту Дутова, которому совсем недавно помогал расследовать смертные случаи на Большом суконном дворе.
— Значит, и ты не уберегся, братец… — потрясенно прошептал Ягельский.
Он видел много на своем веку, как-то притерпелся к безраздельной власти и всесилию смерти, но эта кончина почему-то показалась ему особенно странной и нелепой. Еще каких-нибудь два месяца назад человек ходил, смеялся, любил, радовался жизни, надеялся на блестящую карьеру, и все ему благоприятствовало. Но вот пришла она, черная смерть, и на всех надеждах и чаяниях блестящего красавчика офицера был поставлен жирный крест. И что останется от этого человека в вечности? Только память. А может быть, и памяти не останется…
* * *
Данила Самойлович ощущал полное и фатальное бессилие. Стоя у постели очередного пациента, чью жизнь унесло моровое поветрие, он думал о роке. Еще час назад этот человек — молодой мужчина — с верой смотрел на лекаря, шепча потрескавшимися губами: «Мне бы еще пожить ради семьи, маленьких детей… Хотя бы еще год, а там… Эхма!»
Но этому человеку не было отпущено ни года, ни месяца, ни даже дня. Через несколько минут он впал в беспамятство, а затем и вовсе перестал дышать.
