* * *
Куда-то мы ехали на поезде и остановились ночью в Гусе-Хрустальном. Нижнюю часть окна закрывали шторы, а верхняя была открыта. Вдруг за окном чудеса сияющие поплыли по воздуху — честейшие Херувимы и славнейшие без сравнения Серафимы…
Я:
— Леня! Леня! Что это???
А это пришли работники хрустального завода продавать на станцию свои изделия в три часа ночи.
* * *
— Ну, как ты жила без нас все это время? — спрашиваем мать мою Люсю, вернувшись из дальних странствий.
— Прекрасно, — она отвечает. — Мне вас отлично заменял зефир в шоколаде!
* * *
В моей передаче «Будильник» на телевидении Ананьев снимал козла. Почему-то из «Уголка Дурова» за ними не приехала машина. Мы вышли на дорогу. Я подняла руку, голосую, а Юра с козлом отошли в сторонку. На мой зов остановился какой-то драндулет.
Я — приветливо:
— Нам нужно с вами подвезти одного козла.
Пока водитель пытался переварить эту информацию, Юра стремительно затолкал козла в машину и сел сам.
— Но вы ведь сказали — одного! — обиженно проговорил шофер.
* * *
— Я был на даче, в деревне, — сказал художник Виктор Чижиков, — и никакого это мне удовольствия не доставило. Плохая погода, все время дождь. Там, правда, Коля Устинов рисовал книгу — воспоминания Коровина. И вот из этих воспоминаний вырисовывается образ Шаляпина как ужасного скопидома. Такой у него бас, диапазон, такие роли — Борис Годунов и так далее. А при этом — жмотина и крохобор.
* * *
Яков Аким познакомил меня с художником Евгением Мониным.
— Это такой человек, — сказал он, — помнишь у Ильфа? Не пройдет в дверь, пока не пропустит всех.
* * *
Евгений Монин:
— Ты знаешь, как меня осаждал один режиссер Одесской киностудии, чтобы я в его фильме сыграл Дзержинского? И не понимал, почему я отказываюсь от роли, где такое количество психологических сцен и крупных планов? Недели две длилась эта осада, мне тогда было не до смеха. Я объяснял ему, что я недосужий человек… А Лия Ахеджакова, с которой мы были тогда дружны, сказала: «Женька, соглашайся, тебе дадут квартиру с видом на Лубянку!»
* * *
Художники Николай Устинов и Евгений Монин поселились в гостинице в номере с одной очень большой кроватью.
— Ты можешь мне поклясться, — спросил Женя, — что моей чести ничто не угрожает?
* * *
К Тишкову пришли в мастерскую немцы, любители искусств. А у него в шкафу лежит каска фашистская, пробитая пулей. Он им хотел показать. Но переводчица не велела.
— Мы тоже не любим фашистов, — сухо сказала она. — И нам неприятно о них вспоминать и разговаривать.
