Агни Парфене | страница 125



Он встал.

— Мне же пора на молитву. Время подходит — сторож с Сеира кричит…

Он что-то тихо сказал мальчику — тот кивнул, и они вышли вдвоем — Нико удивился, что их движения так легки, словно они оба ходят не по земле, а немного — над ней.

Они остались вдвоем с Елизаветой — та молчала, и — когда подняла глаза, ему показалось, что смотрит она на него с состраданием.

Он решил, что она думает, будто ему тяжело тут, в монастыре.

— Мне не тяжело, — сказал он. — Мне любопытно… Например, вот эта икона… Кто это?

Икона в самом деле привлекала его внимание — она висела в самом центре трапезной, на стене, и изображала темноволосого мужчину с грустными глазами в одеянии средневекового князя.

— Это основатель монастыря и местночтимый святой, — сказала Елизавета. — Мы принадлежим к его роду. Князь Влад…

Он подошел ближе. Прочитал надпись и, не выдержав, рассмеялся:

— Князь Влад? Тепеш? То есть — Цепеш? Дракула — местночтимый святой? И это вот — ваше христианство…

Елизавета усмехнулась.

— Жил да был на свете кровожадный князь Дракула. Он сажал людей на кол, поджаривал на угольях, варил головы в котле, заживо сдирал кожу, разрубал на куски и пил из них кровь… — проговорила она, глядя при этом на икону с любовью. — Да, так рассказывал некий писатель Брэм Стокер, устами Ван Хельсинга… Идея «превратить» Дракулу в вампира возникла только в XIX веке. Состоявший в оккультном ордене «Золотая Заря» (он практиковал черную магию) Брэм Стокер заинтересовался этой исторической личностью с подачи профессора Арминиуса Вамбери, который был известен не только как ученый, но и как венгерский националист. Так и появился граф Дракула — литературный персонаж, постепенно превратившийся в массовом сознании в главного вампира всех времен и народов. Заметь — как все охотно поверили тому, кто сам — нечист.

— Но — не на пустом же месте появилась легенда, — начал Нико.

— Князь Влад по сей день покоя не дает врагам христианства, — проговорила Елизавета. — Клевета и ложь, ложь и клевета распространяются по земле… Но — раз ненавидят так до сих пор враги, значит, такова сила… Однако:

Час настает, и громкий судный глас
Уже гремит в ущелиях отмщенья.
Он нас зовет и порождает в нас
Страстей противоборных столкновенье.
И сонмы сил недобрых и благих —
Любовь и гнев, проклятья и молитвы, —
Блистают острием мечей своих
И дух мой превращают в поле битвы! [15]

На пороге появился тихой тенью мальчик — он смахнул со стола пыль тряпицей, поставил тарелки с фасолевым супом. Жестом, молча, пригласил к столу.