Блестящее одиночество | страница 21



Что правда, на выпускных экзаменах вышла заминка с русским. Нет, нет, русским он овладел в совершенстве и мог без запинки шпарить „Онегина“ наоборот. Ему просто не повезло. В те времена из России пускали одних евреев, которых уже в аэропортах разбирали по разведшколам преподавателями. Поэтому и наш бедный О’Хара заговорил по-русски картаво и с таким странным акцентом, точно был и вправду рожден у одесских шалманов. И все бы сошло с рук — кто там чего в этой Америке разберет. Но тут, как назло, из России бежал майор КГБ Михайло Михайлов Титько, из селенья Путятина Старопизденского уезда Полтавской губернии, который и устроил скандал в качестве почетного гостя на дипломных экзаменах. „Сралы мухы, бэндзе вёсна“, — гаркнул он на чистом русском и бросился на молодого О’Хару с кулаками, так как, по его же словам, крепко не любил евреев. Титько тут же вызвался „задарма“ Тимоти переучивать, но было поздно. По агентурным же данным, которые впоследствии оказались неверными, все евреи из России уже уехали, поэтому Тима забраковали и перебросили сначала в Шанхай, потом в Париж, потом в Гамбург. Россия была для него закрыта.

Так многие годы скитался Тимоти по городам мира — побывал везде, повидал всего, был лично знаком с Пабло Нерудой, Хаджи Муратом, получил ордена Бани, Креста и Подвязки, но счастлив не был, так как лелеял единственную мечту — Россию, которая оставалась для него той волшебной страной ветров, тем великим горнилом, в котором плавится мировая история.


Пиздодуев несколько осмелел. „Мирон Мироныч, голуба, помогите“, — уже в который раз повторял он, мертвой хваткой вцепившись в лацканы резидентского пиджака. „Хохошо, хохошо, мой молодой дхуг“, — и Тимоти опять попытался отодрать от себя Степана. Но тот приник лицом к нагрудному карману Мирона и зарыдал. И были это легкие, очищающие слезы, потому что первый раз за долгие годы, после звериного молчания и тоски Пиздодуев заговорил. И не было человека ближе, роднее, чем этот стареющий джентльмен, которому, опять и опять, он начал рассказывать все — и про данетотовские просторы, и про безумную мать-старушку, и про насмешки цеховых коллег, и про космос, и про безликих существ с ледяными руками, и про то, что страшно и что очень, очень, как никогда прежде, хочется жить. Припекало солнце, в кустах бузины вдохновенно горланили воробьи, и англичанин, докурив трубку, благополучно свел вничью одинокую свою партию.

Агент WC