— Вот уж глупости! — заволновался Сана. — Никто меня ниоткуда не выгонял!
А покуда он пререкался с мертвушкой, Лилька намыла дочку, одела — и выпустила наружу. Крошечка, выйдя в темноту двора, хапнула свежего воздуху и вприскочку помчалась к избе с тремя горящими окошками, благополучно преодолев два десятка метров до высокого крыльца.
Сана же, оставив без ответа выскочившую из гроба с водой и что-то кричавшую вслед ему Каллисту, нырнул — от стыда подальше — в спасительное тело фарфоровой Купальщицы: ну что он за урод такой, что за пробел в наполненном материей пространстве, что за неизвестный человечеству вид, если даже ни дня не жившая на белом свете мертвушка и та над ним потешается!
…А у тети Люции народилась в Городе живая дочка, которую вскорости привезли на житье к бабке Пелагее, поскольку на съемной квартире держать такую крикушу не разрешили хозяева, обитавшие за стенкой. Свидетельство о рождении завели там же — в Городе; наверное, и дарщики слетались на именины в городскую квартиру, во всяком случае, здесь их Сана что-то не приметил.
Узнав, что скоро прибудет новое дите, он разволновался: а вдруг у этого младенца имеется кто-нибудь, подобный ему?! Ни один из тех, кого он видел до сих пор, не имел своего Саны, может быть, у новорожденной… Хотя, скорей всего, он — не правило, а всего лишь исключение.
Так и вышло: у свежеиспеченной девочки никого не было; он был одинок на этом свете. Впрочем… Впрочем, могло быть и так: он Их просто не замечает, а Они не видят его. Их рассадили по одиночным камерам. Кто-то так искривил пространство, что все Они потеряли друг друга из виду.
Тут размышления Саны прервали: возникли недоумения касательно имени девочки, нареченной Эмилией.
— А как тогда уменьшённо? — спрашивала бабка Пелагея, на лице которой отпечаталось такое страдание, будто у нее разболелись все еще оставшиеся зубы: — Эмка, что ли, как машина?
— Ну почему как машина, скажешь тоже! — обиделась Люция. — Эми!
— Ка-ак? — опешила Пелагея Ефремовна.
— Можно Милька. Милечка.
— Как коза, значит… У нас ведь сколько коз было — Милек…
— Тебе не угодишь! — ворчала тетя Крошечки. — То не так, это не этак! Ну я прямо не знаю! У нас на фабрике все девчонки дают своим детям такие имена: у одной сын — Рудик, Рудольф, значит, у другой дочка — Каролина. Эмилия Яблокова — звучит ведь? А ты как хотела?! Сейчас мода такая…
— Мо-ода, — проворчала бабка, но больше-то сказать ей было нечего: у самой рыльце, касательно имен детей, было в пушку.
