— Зачем?
— Наденьте, наденьте, хотя бы набросьте.
— Чей это? Что за причуды? Вы хоть понимаете, что за само хранение офицерского мундира царской армии…
— Бросьте, князь! Нам лучше знать, что бывает, когда большевики обнаруживают в доме подобное добро. Но есть «легенда», согласно которой группа местной молодежи готовит самодеятельный спектакль времен белогвардейщины. Я же помогаю им. И приобрели мы этот мундир у одного местного больного старика, некогда служившего каптенармусом казачьего полка. Впрочем, это уже не ваши хлопоты, ротмистр. Главное, наденьте. Не могу я по-настоящему воспринимать вас в этом вот красноармейском облачении. Тем более что вы ведь и в самом деле являетесь белым офицером.
Она вложила в руки ротмистра мундир и скрылась за портьерой. Почти с минуту князь стоял посреди комнаты, не зная, как поступить, но в итоге решил, что предстать перед прекрасной казачкой, сестрой белого офицера, не выполнив ее просьбы, пусть даже сумасбродной, будет неловко. Да и самому хотелось хоть на несколько минут избавиться от ненавистного красноармейского одеяния.
Когда Алина вновь появилась в комнате, Курбатов уже был в мундире белого офицера с погонами поручика. Казачка остановилась в шаге от него и обвела восхищенным взглядом.
— Вы прекрасны, господин офицер, — тихо, почти шепотом произнесла она по-французски. — Вы великолепны, мой поручик!
Только сейчас Курбатов по-настоящему осознал, насколько красива эта девушка: спадающие на грудь, слегка вьющиеся золотистые волосы; белая, с розоватым отливом на украшенных ямочками щеках, кожа открытого славянского лица, на котором контрастно выделялись почти классической формы римский нос и слегка выдвинутый вперед не то чтобы упрямый, скорее вздорный подбородок. А еще — голубые, с лазурной поволокой и словно бы озаряемые каким-то внутренним сиянием глаза…
Бедрастая и полногрудая, Алина кому-то, возможно, показалась бы слегка полноватой, но только не Курбатову. Уж его-то не удивишь естественной завершенностью форм даурских девушек, доставшейся им от украинско-кубанских прабабушек-казачек, в среде которых салонная худоба горожанок всегда была проявлением женской хилости и уродливости.
— Вы неподражаемо великолепны, мой офицер, — с волнением подтвердила младший лейтенант медицинской службы, слишком храбро для подобной ситуации положив руки на плечи ротмистра.
— Но ведь вы же видите меня впервые. И вдруг этот, словно бы специально для меня сшитый мундир. Как и почему он все-таки оказался у вас? Что-то я не совсем улавливаю…
