Третьим стоял самый старший из всех по возрасту, успевший повоевать еще в войсках атамана Анненкова, штабс-капитан Иволгин. Это был его первый диверсионный рейд, однако держался он уверенно, не вызывая у Курбатова никаких сомнений.
— Насколько я помню, вы твердо решили дойти до Волги, поручик?
— И во что бы то ни стало дойду, князь Курбатов. Давно вынашивал мысль поднять восстание на Поволжье, где сначала воевал, а затем партизанил еще в Гражданскую.
Курбатов внимательно присмотрелся к выражению его лица, осмотрел экипировку. Узкий сплющенный лоб, приземистая, плотно сбитая фигура, короткие руки с толстыми, по-крестьянски узловатыми пальцами…
«Руки!» — вдруг вспомнил он, зная, что уже нескольких белых офицеров выдавали за рубежом их аристократически нежные, выхоленные за годы мирной эмиграции руки. Вся группа его состояла из офицеров, поэтому в ходе подготовки к рейду Курбатов специально заставлял их рыть — без традиционных офицерских перчаток — окопы, смачивать в воде и держать кисти рук на ветру; натирать лопатами мозоли и исцарапывать пальцы о кусты терновника. Это входило в программу не только закалки, но и своеобразной маскировки. Правда, Иволгину, как и ему самому, выпало идти по России в форме красноармейского капитана, однако среди красных офицеров аристократы-белоручки уже давно не встречались. Впрочем, у Курбатова в отличие от некоторых других стрелков руки уже давно приобрели истинно пролетарский вид.
— Штаб-ротмистр[20] Чолданов! — громко, как на смотровом плацу, представился очередной стрелок, облаченный в форму рядового красноармейца.
— Вы мечтали стать диверсантом, штаб-ротмистр?
— Так точно, господин ротмистр.
— Так вот она сбывается, ваша мечта! — кивнул он в сторону границы.
— Так точно, сбывается.
— Тогда в чем дело? Не чувствую энтузиазма.
— Попытаюсь проявлять его в бою.
— Вот это верно.
Чолданов попытался улыбнуться, однако улыбки не получилось. Курбатов чувствовал, что волнуется штаб-ротмистр, как никто другой из стрелков, но успокоил себя надеждой, что это пройдет. Князь мало что знал об этом парне, зато при каждой встрече с ним старался подольше задержать взгляд на его лице. У Чолданова было особое лицо, по которому можно было проследить генезис степных славян, в чьих жилах славянской крови было куда меньше, нежели половецкой, кипчацкой или печенежской.
Подъесаул Кульчицкий. Его имение осталось где-то на правом берегу Днепра, неподалеку от Черкасс. Когда Курбатов опасался разоблачительного вида изнеженных рук, то прежде всего имел в виду Кульчицкого — холеного аристократа, зараженного неистребимым польским гонором. Для него тоже пришлось заготавливать документы лейтенанта. Выдавать его за «кухаркиного сына» — рядового — было бы сущим безумием.
